Комнатка, совсем маленькая. В стене напротив светитсяпрямоугольник – дверца. По краям, вдоль стен, лавки. И сам он тоже лежит налавке, в каком-то ящике.

Мамочки! Это же гроб! Так вот что такое «домовина»…

Осторожно покосившись в сторону, Ластик рассмотрел техтроих.

Страшные, кого он мельком видел на кладбище, были одеты врванье, на ногах залепленные грязью лапти. Митыпа невысокий, всё времякланяется. Лица не разглядеть – стоит спиной. Второй мужик долговяз, костляв,весь зарос черными волосами, а на носу у него повязка, из-за чего тогда, присвете факела, и показалось, будто это клюв. Отсюда же, надо понимать, ипрозвище.

Но главный интерес сейчас, конечно, представлял собой третий– ясно было, что судьба Ластика будет зависеть именно от этого человека.

В руке он держал канделябр с тремя горящими свечами, близкок лицу, поэтому видно его было хорошо.

Ох и не понравился Ластику смердячий кот Ондрей Тимофеевич!

Был он не то чтобы сутул, а будто присжат, словно пружина, влюбой миг готовая распрямиться. Не поймешь какого возраста – на гладком лицеторчали перышками два жидких уса. С губ не сходила ласковая улыбка, но круглыеглаза смотрели холодно, и в самом деле, по-кошачьи. Голос тоже был кошачий –мурлыкающий, негромкий.

– Ныне привлакли отрока годящего, – сказал он и облизнулся.– Не то что даве. Рубль с полтиною дам, ако сговорено.

Маленькая, но, видно, сильная рука поглаживала эфес кинжала,что торчал из-за широкого переливчатого пояса. Там же, крест-накрест, былзасунут и еще один. Рукоятки у обоих кинжалов были в виде змеиных головок.

Одет Ондрей Тимофеевич был нарядно: красные с серебрянымиразводами сапоги, узорчатый кафтан (или как он называется – такой длинныйпиджак до колен, с наполовину разрезанными рукавами). А череп у него был совсемголый, то ли лысый, то ли обритый.

– Благодарствуем, а токмо прибавить бы, – поклонился Митыиа.– Ить три раза на ночную страсть хаживали. Што страху-то бысть. Ажбы спымалибы? За ведовство ныне огнем жгут.

– Мели языком! Како-тако ведовство? – прищурилсячеловек-кошка, и глаза блеснули опасным желтым пламенем. – Ты что, грибовпоганых оелся?

Оба мужика согнулись до самого пола, распрямились, сновасогнулись – прямо как на физзарядке.

– Сглупа ляпнул, прости, боярин, – перепуганно заблеялМитьша, и Клюв повторил:

– Прости, боярин.

– Аз не боярин, убогий слуга его княжеской милости, –смиренно ответил желтоглазый. – Инда ладно, Христос с вами. Надбавлю полтинку,аще убо и в Писании речено: «Коемуждо по делом его». А заради вашего утружденияусердного еще романеи поднесу, вина заморского.

Понимать его речь было еще трудней, чем разговоры Митьши иКлюва, но общий смысл Ластик уловил: человек этот служит князю (должно быть,тому самому Василию Ивановичу как его – Шаинскому, Шиловскому, что-то в этомроде); «отроком» он остался доволен и готов заплатить лишние пятьдесят копеек.Вообще-то недорого, даже по меркам 1914 года, не говоря уж про 2006-ой. Когдаже все-таки происходит эта странная ночная история, в каком хоть веке? Что доПетра Первого, это точно…

«Убогий слуга», бесшумно ступая, выскользнул в низкую дверь,и мужики остались одни.

– Два тинника, а? – прошептал Клюв, толкнув товарища локтем.– Седни гульнем, Митьша!

Тот зашикал: тихо, мол. Подсеменил к двери, выглянул, но тутже попятился обратно. В комнатку уже входил Ондрей Тимофеевич с серебрянымподносом в руках. На подносе кроме подсвечника стоял неуклюжий глиняный штоф,две чарки и миска.

– Пейте, голуби, – промурлыкал Кот Котович. – То винобоярское, сладкое, не про холопьи глотки варено. Рыжиком соленым закусите иступайте с Богом.

– А деньги? – встрепенулся Митыиа. Ондрей Тимофеевич потряскожаным кошелем, в котором звякнуло.

– Обрящете, не мнись. Только зрите у меня, шпыни, чтоб безблазну. На устах запор, не то под топор.

«Шпыни» истово закрестились, забожились – клялись, что будутмолчать «яко рыбы водно-сущи» и «яко могилы зарыты».

Человек с желтыми глазами согласно покивал – мол,ладно-ладно, верю. Налил каждому полную чарку. Мужики с поклоном взяли.

– Ради твово благоздравия. – И, разом запрокинув лохматыебашки, выпили.

– Ух, духовита боярская брага, – с чувством сказал Митына,обтерев губы рукавом. – Спаси тя Господь, добр человек.

Причмокнул, потянулся за рыжиком, но гриб вдруг выскользнулу него из пальцев. Митыиа жалобно всхрапнул, схватился руками за горло.

– Клюв, Клювушко… – просипел он и попытался ухватиться заплечо напарника. Но тому тоже было плохо.

Безносый уронил чарку на пол, сложился пополам и тихо,монотонно заойкал.

Ластик раскрыл глаза пошире. Чего это они?

Оба мужика осели на пол, будто их перестали держать ноги. Абритоголовый нисколько не удивился. Смотрел, как те двое корчатся – и ничего.Даже зевнул, прикрыв красногубый рот ладонью.

– Ду…ше…губ, – выдохнул Митьша. – Зельем… опоил…

Чем-чем? Каким еще зельем?

– Околевайте скорее, псы, – лениво молвил Ондрей Тимофеевич.– Томно ждать.

Отравил! – дошло наконец до Ластика. По-настоящему, ядом!

Шестиклассник так и вжался затылком в жесткое изголовье.

Неужели совсем-совсем отравил, насмерть?!

Похоже, что так.

Несчастные «шпыни» корчились на полу, разевали рты, нозвуков уже не издавали – должно быть, голосовые связки парализовало ядом.

Чтобы не видеть этого жуткого зрелища, не смотреть, какпозевывает хладнокровный убийца, Ластик закрыл глаза.

Ну, гад! Вот так, запросто, из-за мешочка с монетами, убилдвух живых людей!

Мамочки, зачем этому отморозку понадобился черноволосый ибелолицый мертвец? Для каких ужасных дел? А когда узнает, что «отрок» жив? Чтобудет тогда?

Раздался непонятный шорох.

Ластик приоткрыл глаз и увидел, что злодей ногамиперекатывает бездыханное тело под лавку напротив, запихивает поглубже. То же онпроделал и со вторым трупом.