Борис Федорович

(ок. 1552-1605) Русский царь. Сын боярина, приближенныйИоанна Грозного и фактический правитель государства в годы царствования ФедораИоанновича (1584 – 1598). После смерти царя Федора, в связи с пресечениемдинастии, Годунов был первым в русской истории монархом, который, посвидетельству летописцев, был «избран всем народом» и утвержден на специальносозванном Земском Соборе.

В справке впечатлили два обстоятельства.

Во-первых, Ластик и не знал, что царей можно выбирать. Какойже он тогда монарх? Вроде президента получается.

А во-вторых, недолго же Борису осталось царствовать. Надворе-то 1605 год.

Вопросов было еще много, но сейчас имелись дела поважнее,чем изучать русскую историю. Например, как бы поскорее унести ноги – и изрусской истории, и конкретно из этого нехорошего дома.

Надоело Ластику прикидываться трупом, да и как бы от этогоне стать взаправдошным покойником. И Василию Ивановичу, и Ондрейке человекаприкончить – что высморкаться. Если им позарез нужно, чтоб отрок был не живой,а мертвый, они своего добьются.

Для начала Ластик отправился на разведку. Райское Яблокопока оставил за щекой – разговаривать тут все равно было не с кем. Унибукспрятал за пазуху.

Бесшумно ступая бархатными туфлями, выскользнул в большуюкомнату. Огляделся.

Увидел то, чего нельзя было разглядеть через дырку: длинныелавки под коврами и большую печь, облицованную расписным кафелем – от неетянуло теплом.

Что еще?

В углу, близко от дверцы, ведущей в чулан, – большая икона,перед ней горящая лампадка. Суровый густобородый Спаситель был похож на ВасилияИвановича, и даже глядел так же криво – один глаз чернее другого и какой-топустой. Заинтересовавшись, Ластик подошел, приподнялся на цыпочки. Ух ты! Уиконы вместо одного ока дырка. Вот откуда он в горницу подглядывал. А князь,когда крестился, смотрел не на него – на образ.

Прежде чем разведать, что находится за большой дубовойдверью, куда удалились те двое, Ластик решил выглянуть в окно.

Это оказалось не так просто.

Окна-то в горнице имелись, только через них ничего не быловидно. В мелкий переплет зачем-то вставили мутные пластинки, вроде матовогостекла, только не гладкие, а пузырчатые. Подергав раму и так, и этак, Ластикоткрыл одну створку и осторожно высунулся.

Оказывается, уже рассвело. Внизу блестели еще не просохшиеот ночной росы доски – ими был вымощен весь широкий двор. Вдоль бревенчатогочастокола тесно лепились домики, сарайчики, пристройки.

Шлепая лаптями, пробежала девушка в длинном скучного цветаплатье, за ней едва поспевала перетянутая алой лентой коса.

У ворот, зевая, стояли двое стражников в одинаковых зеленыхшинелях, то есть кафтанах: у одного топор на длинной палке (называется«алебарда»), у другого большое длинноствольное ружье.

Не сказать, чтоб во дворе было тихо: где-то ржали лошади,мычали коровы, хрюкали и визжали свиньи. Потом заголосил петух, ему ответилидругие, еще более горластые – будто эхо прокатилось.

Дом князя Василия Ивановича стоял на холме, так что из окнабыло видно не только двор, но и окрестности.

Справа и слева серели остроугольные деревянные крыши, межними посверкивали луковки церквей. Но туда Ластик посмотрел мельком – еговнимание привлек вид на другой, соседний холм, расположенный прямо напротив.

Там у подножия текла неширокая речка, над ней высиласьдвойная зубчатая стена.

Крепкие каменные башни крепости показались Ластику смутнознакомыми, особенно одна, угловая. Он пригляделся получше и ахнул – это жеБоровицкая! Только вместо верхней части и известного всему миру шпиля куцыйдеревянный шатер.

Кремль!

Тогда получается, что двор Василия Ивановича стоит на томсамом месте, где теперь расположен Пашков дом, старое здание главной российскойбиблиотеки.

Ластик перегнулся через широкий подоконник, высунулся ещедальше.

Точно Кремль! Вон колокольня Иван Великий и главыкремлевских соборов, а вон справа Москва-река.

У ворот Боровицкой башни двумя ровными шеренгами стоялисолдаты в чем-то малиновом. Луч блеснул на бронзовом стволе пушки. Со стороныхрамов бухнул зычный колокол, так что содрогнулся воздух. Подхватили другие,пожиже, и над Москвой поплыл перезвон.

С крепостной стены, хлопая крыльями, взвилась стая голубей изакружила в небе – пожалуй, единственная деталь московского пейзажа, оставшаясянеизменной.

Ластик так засмотрелся на Кремль, так заслушалсяколокольного гуда, что совсем забыл об опасности. Не спохватился, даже когдамалиновые человечки возле Боровицкой башни вдруг сломали шеренгу, засуетились ипостроились снова, еще ровней прежнего. Очень уж увлекательно было смотреть,как на цепях опускается и накрывает речку подвесной мост, как распахиваютсявысокие ворота и ползет вниз решетка.

Из крепости, грохоча подковами, вылетели несколько белыхвсадников, за ними, не отставая, выбежали люди в черном, у каждого в рукеобнаженная сабля, а потом выехала золоченная карета, запряженнаядва-четыре-шесть-восемь-десять-двенадцатью серыми в точечку лошадьми, и сразувся заискрилась на солнце. До чего же это было красиво!

За каретой еще кто-то ехал верхом, кто-то бежал, но Ластикуже опомнился. Кортеж несся прямо к Пашкову Дому, то есть к подворью ВасилияИвановича, и стало ясно: это князь везет царя, чтоб показать ему «мощи».

Быстро же Борис Годунов собрался, и это на рассвете! Значит,не терпится ему.

Ой, что делать?

Ластик кинулся к дубовой двери. Приоткрыл тяжелую створку,высунулся.

Широкая лестница вела вниз, в довольно большой зал сквадратными пузатыми колоннами. Там бегали слуги, ставили на длинный стол блюдаи кувшины, накрывали большое кресло ковром, наваливали на скамьи подушек.

Этим путем не уйдешь.

Куда же деваться?

Из окна тоже не выпрыгнешь – высоко, да и увидят.

Со двора донеслось ржание множества лошадей, шум голосов.

Прибыли!

Ничего не попишешь. Надо укладываться назад, в «домовину».

Лежать пришлось долго.