– Нашто ты, Ондрейка, нож вздел?

– Да как же, боярин. Царевич-то Дмитрий горлышком на ножпал, все ведают. Взрезать надо.

У Ластика снова перехватило дыхание, теперь уже ненарочно.Взрезать горло?! Князь укоризненно сказал:

– Хоть ты и ловок, Шарафудин, а всё едино дурень. Ненадобнорезать. Аще убо мощи нетленны, то и злодейска рана позатянулась следа неоставя. Тако лепше будет… – Похрустел ореховой скорлупой, покряхтел и говорит –как бы с сомнением. – Горазд твой отрок. И личен, и благостен, альбыпочувствительней чего-нито. Штоб женки во храме расслезились-разжалостились… – Вдругподнялся, подошел, и на грудь Ластика что-то посыпалось. – А мы вот. Орешков вдомовину покладем. Ведомо: царственно чадо орешки лесны кушало, егда на ножпало. Тако и очевидные люди в Угличе показывали, на розыске.

Ондрейка, фамилия которого, оказывается, была Шарафудин,боярской идеей восхитился:

– Истинно рекут, княже, изо всех бояр московских мудрей тебяне сыскать. Ажио меня слеза сшибла, от орешков-то.

– Ты мне-то хоть не бреши, – проворчал Василий Иванович. –Тебя, душегубца, слеза токмо што с сырой луковицы прошибет. Ладно, грядем вгорницу. Вдругорядь всё обтолкуем. Дело-то зело искусное, не оступиться бы.

Едва жуткая парочка вышла, Ластик потрогал щеку (к ней и всамом деле был прилеплен какой-то комочек – ладно, пускай будет), подтянулдлинные рукава «червлена кафтана», вытащил из-под лавки унибук и поскорейвернулся на свой наблюдательный пункт.

Глянул одним глазком, что делается в горнице. Князь селобратно в кресло, Ондрейка Шарафудин стоял напротив. Беседовали.

«Перевод», – шепнул Ластик в раскрытую книгу.

– Боярин, я всё у тебя спросить хотел, – говорил слуга. –Вот ты четырнадцать лет назад следствие в Угличе вел. Свидетелей допрашивал,подозреваемых пытал. Как оно на самом-то деле было? Погиб Дмитрий или нет? Людиговорят, будто бы то не царевич был, а сын поповский, на него похожий. Якобызнали приближенные о покушении и подменили мальчика.

– Царевич это был, я доподлинно выяснил. На то мне Годуновособый наказ дал.

Тут Ондрейка перешел на шепот, так что Ластик почти ничего ине разобрал, но у унибука микрофон был более чуткий:

– А что там вышло-то? Если по правде? Сам царевич насвайку(Точный смысл термина утрачен; подобие ножика или заостренного железногошипа, который бросали в землю во время игры.) упал, в припадке падучейболезни(Этим термином обозначалась эпилепсия и еще некоторыепсихоневрологические заболевания, сопровождаемые припадками и судорогами.), илиего убили?

Из-за обилия комментариев Ластик едва поспевал за ходомбеседы. К счастью, она шла медленно, с паузами. Вот теперь прервалась.

Заглянув в дырку, шестиклассник увидел, что Василий Ивановичкрестится, причем смотрит прямо на него, на Ластика!

Неужели заметил?

Нет, кажется, нет.

– То знает один Господь, – произнес боярин.

– Ты же вел следствие, – не отставал от него Ондрейка.

– Я не следствие вел, я жизнь свою спасал. Годунов, меня вУглич посылая, знаешь, как сказал? «Гляди, Васька, не оступись». Я понял, умомменя Бог не обидел. Вот следствие и установило, что Дмитрий в ножички играл, даприключился с ним припадок, и упал он на землю в судорогах, и пропорол своецарственное горлышко. А как оно там по правде было, это ты сам соображай.Единственный возможный наследник престола ни с того ни с сего на нож горлом непадает. Разве что если мешает кое-кому другому надеть царский венец. Я Борисане виню. Какой у него был выбор? Царевичевы голые дядьки(В оригинале «дядькинагие», вне контекста смысл непонятен.) Годунова ненавидели. Подрос бы Дмитрий,захотели бы дядьки его царем сделать. Тут-то Борису и конец. На его месте ясделал бы то же самое.

– Ты, Василий Иванович, половчей бы обстряпал, – льстивосказал Ондрейка. – Без ножика обошелся, чтоб дурных слухов избежать.

– И то правда. Тебя бы, душегуба, послал.

Оба засмеялись: один жирно, другой сухенько.

– Значит, дальше действуем так, – продолжил князь ужесерьезно. – Выставим мощи напоказ. Труп хорош: видом благостен, баб разжалобит,а бабы в таком деле важней всего. Гляди, чтоб благоухание было – спрысни елеем,розовым маслом. Калек заготовил?

– Двоих. Один слепой. Коснется гроба и про-зреет. Еще естьпарализованный, его на носилках принесут. Как чернь увидит одно исцеление,потом второе – дальше само пойдет. Я толпу знаю. Бесноватые в ум войдут,горбатые распрямятся, хромые без костылей пойдут. Вера, она чудеса делает…

– Двух мало будет, – строго оборвал его Василий Иванович. –Еще парочку заготовь. На это дело должников возьми, из моей темницы.

– Сделаю.

– Ну, помогай Господь. – Боярин тяжело вздохнул. – Янаверх(Точный смысл непонятен), за Борисом. Скажу, что мощи отрока доставлены.А ты ступай в темницу, подбери сам, кого сочтешь подходящим. Сули прощениедолгов. А после – сам знаешь…

– Знаю. Не тревожься, князь, болтать не станут. ПосмотрелЛастик в дырку, как интриганы выходят из горницы: впереди боярин – важный, вшитом серебром одеянии до пят; за ним пританцовывающей походкой Шарафудин.

И скорей уткнулся носом в унибук.

Первым делом, конечно, спросил про царевича Дмитрия.

УГЛИЦКИЙ Дмитрий (Димитрий)

(1582-1591)

Царевич, сын Ивана Грозного от его седьмой жены Марии Нагой.Воспитывался в городе Угличе в окружении дядьев Нагих, братьев матери. Погибпри невыясненных обстоятельствах: по одной версии, напоролся на нож во времяэпилептического припадка, по другой – был зарезан убийцами, подосланнымиБорисом Годуновым, который хотел избавиться от наследника престола, чтобысамому стать царем. Был похоронен в Преображенском соборе города Углича. Туманностьобстоятельств смерти царевича привела к появлению нескольких самозванцев,выдававших себя за спасшегося Дмитрия.

Кое-что начинало проясняться. «Нагие» – это, оказывается,фамилия. «Голые дядьки» – это царевичевы дядья Нагие. Про Дмитрия, младшегосына Ивана Грозного, Ластик теперь тоже кое-что припомнил. Это из-за него уБориса Годунова «мальчики кровавые в глазах».

Заодно уж спросил и про Годунова – надо же знать, кто у нихтут царствует. Тем более что этому человеку хотят «отрока» показывать.

ГОДУНОВ