упал огненный шар. Финн отшатнулся, а Элли исчезла за пламенем. Визг сирены пронзил его голову, и весь этот хаос слился в водоворот красок, яркого света и шума.

Кто-то врезался в него, оттолкнул в сторону, кто-то другой закричал:

– Беги отсюда!

Финн провёл рукой по слезящимся от дыма глазам, повернулся и понёсся прочь.

Глава 21

Девушка-призрак

Финн нёсся через дебри взрывающихся огненных шаров и гудящих ос. Город вокруг оживал. Над окнами мерцали неоновые вывески, а по дорогам, словно молнии, проносились линии голубого света. И всё это время пронзительно визжала многоголосая сирена.

Финн бежал вслепую по переулкам и мостам, пока не очутился в узком проходе между двумя домами. Он протиснулся и, выйдя с другой стороны, опять оказался на площади.

Всего в нескольких метрах от него широкие низкие ступени вели вниз – как воронка – к круглому бассейну, до краёв наполненному водой. Финн сбежал по ступенькам, поскользнулся, еле-еле устоял на ногах, а затем повалился на бетон у края воды. В нескольких кварталах от него всё ещё выли сирены, и огненное сияние разливалось над крышами до самого купола.

Шум уличного боя звенел в ушах Финна неумолкающим эхом. А перед глазами мелькали образы жужжащих металлических ос и Элли, бросившейся на помощь Прие и другим сорокам.

«Беги!» – кричал голос Элли в его голове. Вой сирен пронзал его мозг, а электронный звуковой сигнал, который он слышал раньше, звенел в ушах, пока они, казалось, совсем не оглохли.

Он снова почувствовал головокружение, и ступеньки под ним словно закачались. В прошлом уже случалось, что шумы отвлекали или беспокоили его. Но ему ещё никогда не было так плохо, как в этом городе.

Зачем он пришёл сюда? Зачем он только сюда пришёл?

Свернувшись клубочком, Финн заткнул уши обеими руками. Это не сработало, и он начал напевать себе под нос. Машинально полез в карман куртки в поисках наушников. То, что их у него давно уже нет, его разум сейчас не мог ни понять, ни принять.

Крепко зажмурив глаза, Финн сунул руку в карман и обнаружил вместо наушников шапку Ханны в виде панды. Он замер. Искусственный мех казался мягким и прохладным, и на долю секунды он уловил нечто иное, чем вихрь вышедших из-под контроля звуков.

Дрожащими пальцами он вытащил шапку, прижал её к груди и ещё теснее свернулся клубочком. Финн гладил шелковистую шерсть, нащупывая глаза-бусинки и маленькое сердечко, которое Ханна пришила к шапке. Он прижал большой палец к этому войлочному сердцу, и медленно, очень медленно звуки и их эхо затихли в его голове. Дикий сумбур в его мыслях начал ослабевать, пока наконец не остался только один образ: Ханна, сидящая на корне дерева, у неё на коленях – блокнот для рисования, на голове – шапка-панда.

Финн изо всех сил вцепился в это воспоминание, пока не почувствовал, что снова стоит на твёрдой почве. Он услышал вдалеке свой тонкий голосок и ответ Ханны:

– А где живут лесные духи?

– Повсюду! Под клевером и в трещинах коры деревьев. Их крайне редко можно увидеть, но, если вести себя очень тихо, можно услышать, как они смеются или шуршат.

Мысленным взором Финн увидел руку Ханны, рисующую в блокноте зелёным карандашом лесного духа. Маленькое шаровидное существо, держащее над головой трилистник вместо зонтика.

После того как Ханна исчезла, Финн тысячу раз рассматривал этот и другие её рисунки. Блокнот лежал у него в ящике прикроватной тумбочки. Каждый раз, когда Финн, пролистывая его, добирался до пустых страниц, его пронзала боль.

Финн почувствовал, как к глазам подступают слёзы. Он быстро сжал веки ещё крепче, отогнал от себя это воспоминание и открыл глаза. Он чувствовал себя разбитым. Ноги болели, голова раскалывалась. С усилием наклонившись вперёд, он окунул руку в бассейн и плеснул себе в лицо водой. Ему хотелось пить, но он не решился.

Он провёл мокрой рукой по лицу и сел. Вокруг бассейна было темно и тихо, словно в оазисе из камня и бетона. Вой сирены прекратился, но Финн ни на секунду не сомневался, что где-то далеко Элли и сороки всё ещё сражаются с Лунным странником и осами. Чем дольше он думал об этом, тем больше ему казалось, что сам город напал на незваных гостей.

А что сделал он? Он убежал и спрятался. Другие в опасности, а он сбежал. Вот всё, на что он способен. Финн закрыл лицо руками.

Он испортил почти всё. Он доверял не тем людям. Взрослым, вновь и вновь повторявшим ему, что нужно соблюдать правила, не рассказывая, что на самом деле случилось с Ханной. Почему? Потому что они прекрасно знали, что тогда он не сможет просто спокойно сидеть дома? А потом его доверчивостью воспользовалась Элли, одурачив его без зазрения совести.

Но прежде всего – он самоуверенно взялся за то, чего никогда и ни за что не смог бы достичь. Он переоценил свои способности. Супербой! Прозвище, придуманное для него Элли, оказалось не более чем неудачной шуткой. В нём нет ничего суперского. Простой мечтатель. Чудик. Его чувствительный слух – не что иное, как патология в его организме, которую он не умел контролировать.

И вот теперь он здесь. Потому что Элли дала ему последний шанс всё исправить. Вот только одна проблема: он понятия не имеет, как это сделать.

– Что же мне делать? – пробормотал он.

Он подумал об Элли, Ханне и Самире. Он должен взять себя в руки, попробовать что-нибудь, но сейчас он сомневался даже, хватит ли у него сил, чтобы просто подняться на ноги. Теперь ему стало совершенно ясно одно, и он ещё больше презирал себя за то, что не подумал об этом раньше: он должен был встать на пути Лунного странника. Тот должен был забрать его, а не Самиру. Потому что, будь она сейчас здесь, она бы точно знала, что делать.

Вот они снова – слёзы, но Финн не собирался плакать. Он вытер глаза рукавом. Ему казалось, что он вот-вот позволит сомнениям просто разорвать его, и вдруг что-то прохладное и мягкое коснулось его левой руки. Финн с удивлением опустил взгляд. Снежок вылез из своей банки и тыкался мордочкой в руку.

«Единственный друг, которого я ещё не потерял», – подумал Финн с грустью.

Всё началось с него. С этого маленького диковинного лягушонка. Финн сравнивал его со звездой или метеором. Снежок был для него проблеском надежды, неожиданным подарком: а вдруг он помог бы Финну стать героем, а не оставаться недоумком, по чьей вине пропадают дорогие ему люди.

«Надежда делает тебя уязвимым» – так сказала Элли. Финн подумал, что в его случае нужно выразиться по-другому: надежда заставляет тебя делать глупости.

Едва он успел закончить мысль, как заговорил его внутренний голос. «А тебе не кажется, что ты слишком увлёкся жалостью к самому себе?» – сухо спросил он, и на этот раз прозвучало почти как у Самиры.

Финн не смог сдержать улыбку.

– Так и есть, – пробормотал он.

Вздохнув, он погладил Снежка по спине. Позволив ему это сделать, лягушонок потопал к краю бассейна. Финн вдруг заметил, что сквозь щель между бассейном и ступеньками проросли несколько нежных листьев одуванчика. При этом зрелище его захлестнула волна тоски по дому. Ему изо всех сил захотелось оказаться в саду бабушки Веры. Он представил себе её садовый столик с кривыми ножками под вишней, тарелки, заваленные хлебом с джемом и овсяным печеньем. Он мысленно посадил за стол Самиру и Элли, а ещё – почему бы и нет? – Харка, Прию и Яниса. Он представил, как бабушка Вера гладит кошку у себя на коленях, а Ханна, сидя рядом с ним, рисует в блокноте.

Он вспомнил, что Элли крикнула ему напоследок: «Спаси Самиру и мою маму, если сможешь!»

Даже если бы он знал, как найти маму Элли, как ему спасти её, или Самиру, или Ханну, или кого-то ещё? У него больше нет ни мыслей, ни идей, ни сил.

«Но, кроме тебя, больше некому попробовать», – произнёс его внутренний голос.

«Я не смогу, – подумал он в отчаянии. – Я не