На курортах почему-то следовало искать романтическогоуединения, которого он не желал, но искал по долгу службы.

На яхте ее укачивало. От арбуза у нее случалось расстройствожелудка, и два дня нужно было сидеть в номере, держа ее слабую холодную руку. Вбар они спускались только вдвоем и пили только томатный сок. Где-то дня черездва после избавления от расстройства желудка она непременно обдирала о камнинежную ступню и больше не могла купаться. И они переставали купаться.

Она никогда и нигде не работала, но время от временизаписывалась на какие-нибудь курсы, например, под названием «Язык ицивилизация». На время посещения курсов она превращалась в бизнес-леди, чтоозначало отсутствие еды и чистых рубашек. Курсы заканчивались, онасворачивалась в клубочек в уголке дивана и смотрела «Унесенных ветром». Этих«унесенных» Чернов ненавидел.

За мамашей тоже следовало ухаживать, подносить лекарства,хотя, как писали в каком-то романе, «может, он и был нездоров, но никто непомнил, чтобы хоть раз он был болен».

Дочь она называла «мое сокровище», а при виде несовершенствазятя только вздыхала смиренным вздохом богородицы.

Он разлюбил жену очень быстро, года через три, наверное. Онне только разлюбил ее, но и все про нее понял. Понял, оценил, взвесил — иостался. Разводиться было лень и некогда — тогда как раз началась самая работа,«Строительные технологии» только родились, и компания, как грудной ребенок,забирала все силы. Да и не знал он тогда, зачем ему разводиться.

Потом появилась Саша Волошина, и Чернов совсем приуныл.

Но думать об этом было никак нельзя и даже опасно.

Для начала он должен найти выход из положения и удержатьсебя в рамках пионерских романтических отношений с Сашей.

У Вадима Чернова была железная воля, и он был уверен, что вэтих рамках он себя удержит. Или… почти уверен.

С выходом было сложнее. Пока никакого просвета в черномтоннеле он не видел и даже не представлял себе, в какую сторону нужнодвигаться, чтобы выбраться из него.

Когда к пяти часам вернулся Степан, Чернов по-прежнему сиделза его столом, закинув за голову большие загорелые руки.

— Ты чего? — спросил Степан, отдуваясь. На улице было жарко,а кондиционер в машине не работал с прошлого лета.

— Ничего, — пожал плечами Чернов, посидел еще секунду,поднялся и вышел. Через пять минут он устроил жуткий скандал в отделемаркетинга, который к выставке в Нижнем оказался совсем не готов, по крайнеймере по черновским понятиям о готовности. Скандал бушевал довольно долго и сталзатихать, только когда до приезда немцев оставалось минут десять.

Немцы прибыли вовремя и отняли у руководства «Строительныхтехнологий» вдвое больше времени, чем руководство рассчитывало. Они отбылитолько в девятом часу, очень довольные — или делающие такой вид. Чернову к томувремени уже раз шесть позвонила супруга, ожидающая немедленной доставкигуманитарной помощи и медикаментов. На седьмом звонке Чернов мобильный выключили сразу после совещания уехал.

За Черновым понуро потянулся отдел маркетинга, не посмевшийубраться домой до отъезда самодура-начальника. Остались только компьютерщики,которые по свойственной всем компьютерщикам привычке предпочитали работать поночам.

И Степан собрался домой, с тоской думая об обязательномантрекоте на ужин и о таком же обязательном, как антрекот, скандале с сыном.

Он проверил кондиционеры, похлопал себя по карманам,удостоверясь, что телефон с ним, пыхтя, выудил из-под стола портфель, погасилсвет и захлопнул дверь. В офисе было по-вечернему просторно и тихо, как вбиблиотеке, и по-библиотечному же светились синие люминесцентные лампы надкадками с диковинными растениями. Эти растения в кадках, как и зеленыйковролин, и плотные зеленые жалюзи, были Сашкиной затеей и потому оченьнравились Степану.

Он свернул было к лифту, но увидел распахнутую дверь в еекомнату и решил узнать, почему она до сих пор не ушла.

Он был уже на пороге, оставалось сделать только один шаг изарычать — его очень веселила мысль о том, как он сейчас ее напугает.

Непонятно, что остановило его. Толи какое-то предчувствие,то ли инстинкт, заставивший его замереть за секунду до того, как она произнеслабольным, замученным, чужим голосом:

— Господи Боже мой…

Степан застыл, как в детской игре, не успев опустить ногу.

Он даже не понял в первую секунду, что слышит ее, Сашин,голос, так он был ужасен. Степан еще ничего не понял, но уже знал — что-тослучилось.

Ничего нельзя изменить — что-то случилось.

— Хорошо, — сказала она совсем рядом, — я согласна. Да, да!Никто не знает. Я согласна на все.

И еще спустя секунду, почти шепотом:

— Господи, я была уверена, что все кончилось…

Щелчок — она положила трубку. И заскулила, тихо и жалобно,как побитый щенок.

«Нужно уходить. Сейчас она почувствует мое присутствие, имне придется сознаться в том, что я все слышал, а ей придется что-то мнеобъяснять».

От этой мысли у него взмок висок.

«Я не хочу слушать. Не стану слушать ее ложь. Она непременномне солжет, и это будет конец всему. Всему. Я не желаю знать, что она скрывает.Черт побери, я хочу, чтобы эта женщина осталась в моей жизни. Мне нужно, чтобыона осталась. Просто необходимо!»

Он сделал шаг назад. Мягкий ковролин — Сашина затея! —заглушал шаги. В коридоре было по-прежнему пусто.

— Кто там? — словно очнувшись, вдруг спросила она совсемрядом. — Здесь кто-то есть?

До лифта было два шага, до лестницы — один.

Тяжело дыша и обливаясь потом, он выскочил на лестницу,взбежал на один пролет и замер, как преступник, которого чуть было не поймалина месте преступления.

По мягкому ковролину прошелестели шаги, она пробежала мимолестничной клетки, и каблучки зацокали по плитам лифтового холла. Степан налестнице перевел дыхание и прислушался.

Каблучки вернулись на ковролин, удалились, вновьприблизились и снова зацокали — Саша выскочила на лестницу.

Он видел внизу, в проеме, между полированными лестничнымиперилами, платиновые волосы и чувствовал, как оттуда веет чудовищным страхом,как могильным духом из склепа. Она потопталась на площадке, заглянула вниз,что-то пробормотала и изменившейся старушечьей походкой побрела к своейкомнате.

Из осторожности — а может, из трусости — Степан постоял ещеминуты две, потом пошел, но почему-то не вниз, а вверх, дошел до пятого этажа иоттуда вызвал лифт. В голове у него гудело.