Иван только хлопал глазами.

— Каждый день?

— Каждый день. До первого сентября.

— И в школу не нужно будет ходить?

— В школе завтра последний день, а с понедельника у васканикулы. В школу и так не нужно будет ходить.

— А в сентябре тоже можно будет не ходить? Пап, нупожалуйста! Ведь Инга Арнольдовна учительница, она сможет меня учить!

— Иван, я говорю тебе совсем не об этом!..

— Просто мы все лето проведем вместе с тобой, — подала голосИнга Арнольдовна, — как сегодня. Проводи меня, пожалуйста, в ванную. Я забыла,где висит полотенце, которое предназначено для рук.

Алле-оп! Пурш, кольцо!

И тигры покорно прыгают.

Степан проводил взглядом сына и прибалтийскую крысу.

Иван в клетчатом пледе был необыкновенно галантен, и она,похоже, чувствовала себя совершенно в своей тарелке.

Тигры поначалу немного огрызались, но все же дружно прыгнулив кольцо.

«Она владеет ситуацией целиком и полностью, а я не владеювовсе. Почему? Кроме того, предстоящие три месяца я буду целиком и полностью отнее зависеть. Дело сделано — мы разместились в соответствии с порядковыминомерами, свесили хвосты до полу, сделали умильные морды, заглядываем в глаза иготовы служить. Смотрите, как ловко я хожу на задних лапах, где мой кусочексахару?»

Иван что-то радостно щебетал в ванной. Чему он радуется,дурачок?!

— Такси? — спросил Степан в трубку. — Нам из районаМаросейки нужно доехать до Сокола…

— Нет, — говорила Ингеборга рассудительно, — сейчас читатьуже совсем поздно, кроме того, твой папа вызывает такси, чтобы я могла поехатьдомой. Если хочешь, ты можешь выпить с нами чаю.

Конечно, Иван немедленно пожелал чаю. Еще бы он не пожелалчаю, когда время было уже к одиннадцати и давно пора было спать, но никто и несобирался укладывать его, как будто все про это позабыли.

Он сидел, как взрослый, рядом с папой и Ингой Арнольдовной,которая еще вчера была совсем чужой, непонятной и страшной, как все учителя, асегодня оказалась такой домашней и милой — совсем не похожей на Клару, которуюон ненавидел! Он сидел, ему было тепло в клетчатом пледе и вдруг оченьзахотелось спать после всех переживаний. Он еще не очень верил в такое счастье— они, эти взрослые, обещают ему, что Клары больше в его жизни не будет!Окончательно поверить он пока не мог — мало ли что потом взбредет им в голову,может, они поругаются, ведь взрослые это очень любят, а поругавшись, вновьвернут все на свои места. Но он… надеялся, и все пережитое за этот деньотступало, уменьшалось, становилось совсем не важным, и вдруг откуда-тонадвинулось косматое, теплое, меховое облако, очень уютное. Потом оноповернулось, отступило и оказалось собакой колли. Колли улыбалась и подмигивалаИвану карим глазом.

У Ленки Петрушевской в их классе была такая собака, и Ивантайно и страстно мечтал о том, что у него когда-нибудь тоже будет собака коллис величественной белой манишкой на груди и широкой ухмылкой на длинной морде.

— Он спит совсем, — как будто откуда-то издалека медленно иотчетливо проговорил отец. — Пойдем-ка…

— Я не сплю, — возразил Иван, как ему показалось, оченьвнушительно, — я еще чай буду пить.

Про обещанный чай он забыть никак не мог.

Но собака колли, прижавшись уютным боком, уже устраиваласьрядом с ним на диване, укладывала на лапы большую голову, посапывалауспокоительно и ровно, и через десять секунд Иван спал, обнимаяручками-палочками клетчатый ворсистый плед.

Степан постоял над ним секунду, прикидывая, вытащить пледпрямо сейчас или попозже, и решил, что вытащит потом.

Как это Леночка живет и не знает, как он спит, обнимая плед,и время от времени совсем по-взрослому вздыхает, избавляясь во сне от своихтрудных дневных забот?..

Степан вышел из комнаты, осторожно прикрыл за собой дверь,потушил половину ламп в коридоре и увидел прибалтийскую крысу. Она маячила вотдалении, и в руках у нее была кружка с чаем.

«Она очень неплохо освоилась в моей квартире, — подумалСтепан, моментально переходя из лирического в озлобленное состояние. — Вполнемогла бы дожидаться своего такси на лестнице, а не на кухне! В конце концов, сэтого дня она мой работник, а я ее наниматель!»

Блин, что за ересь у него в голове!

— Еще не звонили? — спросил он мрачно. Ему очень хотелось,чтобы она убралась прочь, и поскорее.

— Нет пока, — сказала Ингеборга, отлично понимая, что онмечтает ее спровадить. — Хотите поесть, Павел Андреевич?

Это было так неожиданно и странно, что он промахнулсясигаретой мимо зажигалки.

— Я… поем, — сказал он осторожно, — попозже…

— Еще чуть позже — и будет утро. — Ингеборга сама непонимала, почему ее тянет его раздражать. Ведь не заботы ради она пристала кнему с этим дурацким ужином! — Садитесь, Павел Андреевич. Не зря же мы с вашимсыном убили полвечера на кулинарные изыски.

— Изыски? — переспросил Степан растерянно.

На черной полированной поверхности стола прямо перед егоносом как будто сама по себе появилась плетенка с узкими полосками тонюсенькоголаваша, потом тарелка с огурцами и помидорами, свежими и маринованными, сыр,нарезанный очень странно — не пластинками, а кубиками, и наконец — ГосподиИисусе! — огромный, как стог, кусок бело-золотисто-розовой картофельнойзапеканки с поджаристой коричневой корочкой. При виде этого куска у Степана отголода и усталости помутилось в голове, а в желудке произошло что-то вродемолниеносной гватемальской революции.

Он упадет в обморок, если сию же минуту не съест все докрошечки. Сначала он съест этот кусок, потом положит себе все, что осталось вчугунной сковороде — ведь там же осталось, он видел краем глаза, там осталосьбольше половины! — а когда съест и это, он хлебом вычистит тарелку и подъествсе горелки со сковородки, и только потом, после этого, он съест все огурцы,все помидоры, весь хлеб, весь сыр и что там есть еще…

— Это почти национальное блюдо, — произнес кто-то рядом сним, — картофельная запеканка. Иван сказал, что отбивные надоели вам ужасно.

У него даже не было сил разбираться и соображать, кто именнои что именно говорит за его спиной. И в эту секунду ему не было никакого деладо того, что он услышал, стоя за дверью кабинета Саши Волошиной, и что теперьему делать со всем этим дерьмом.

От нетерпения он урчал и похрюкивал.