– Да будет он возблагодарен…

– Но я ничего не смогу сделать, – резко прервалканоник, – если тебя поймают и укокошат. Ты понимаешь это, дурень набитый?Ты должен раз и навсегда выбить у себя из головы мысли о жене Гельфрада Стерчи,забыть о тайных посещениях, письмах, посланцах, обо всем. Ты должен исчезнуть.Выехать. Я рекомендую – в Венгрию. Сразу же, сейчас, не мешкая. Ты понял?

– Я бы хотел сначала заехать в Бальбинов… К брату…

– Категорически запрещаю, – обрезал ОттоБеесс. – Твои преследователи наверняка это предвидят. Как, впрочем, ивизит ко мне. Запомни: если уж убегают, то бегут, как волки. Никогда не идут потропинкам, по которым когда-либо ходили.

– Но брат… Петерлин… Если я и вправду должен уехать…

– Я сам через доверенных посланцев уведомлю Петерлинаобо всем. Тебе же туда ездить запрещаю. Ты понял, ненормальный? Тебе нельзяходить по дорожкам, которые знают твои враги. Нельзя появляться в местах, гдеони могут тебя ожидать. А это значит, что ни в коем случае в Балбинове. И ни вкоем случае в Зембицах.

Рейневан громко вздохнул, а Отто Беесс громко выругался.

– Ты не знал, – процедил он. – Не знал, чтоона в Зембицах. Это я выдал тебе, старый дурень. Ну что ж, слово не воробей… Ноэто не имеет значения. Безразлично, где она находится. В Зембицах, в Риме, вКонстантинополе или Египте. Безразлично. Ты не приблизишься к ней, сын мой.

– Не приближусь.

– Ты и сам знаешь, как сильно я хотел бы тебе верить.Выслушай меня, Рейнмар, и выслушай внимательно. Получишь письмо, я сейчасприкажу секретарю его написать. Не бойся, письмо будет составлено так, чтопонять его сможет только адресат. Возьмешь письмо и поступишь как преследуемыйволк. Стежками, которыми никогда не ходил и на которых тебя искать не станут,поедешь в Стшегом, в монастырь кармелитов. Отдашь мое письмо тамошнему приору.Он познакомит тебя с неким человеком, которому, когда вы останетесь один наодин, скажешь: восемнадцатое июля, восемнадцатый год. Тогда он тебя спросит:где? Ответишь: Вроцлав, Нове Място. Запомнил? Повтори…

– Восемнадцатое июля, восемнадцатый год. Вроцлав. НовеМясто. А зачем все это? Не понимаю.

– Если станет по-настоящему опасно, – спокойнопояснил каноник, – я тебя спасти не смогу. Разве что постригу в монахи изасажу к цистерцианцам под замок и за глухую стену, а этого, я полагаю, тыпредпочел бы избежать. Во всяком случае, в Венгрию я вывести тебя не смогу.Тот, кого я рекомендую, сможет. Он обеспечит тебе безопасность, а когдапонадобится, защитит. Это человек достаточно противоречивого характера, вобщении зачастую непреклонный, но придется терпеть, потому что в определенныхситуациях он незаменим. Так что запомни: Стшегом, монастырь братьев ордена BeatissimaeVirginis Mariae de Monte Carmeli, вне городских стен, на дороге к Свидницкимворотам. Запомнил?

– Да, преподобный отец…

– Отправляйся немедленно. В Стшелине тебя видели и безтого слишком много людей. Сейчас получишь письмо – и марш в дорогу.

Рейневан вздохнул. Ему совершенно искренне хотелось ещенемного поболтать с Урбаном Горном где-нибудь за кружкой пива. Он чувствовал кГорну огромную эстиму и адмирацию,[133] на пару со своим псомтот уравнивался в его глазах по меньшей мере с рыцарем Ивейном со Львом.Рейневана так и подмывало сделать Горну некое предложение, достойное именнорыцаря, – совместное освобождение некой оскорбленной девушки. Собирался онтакже попрощаться с Доротой Фабер.

Однако нельзя было относиться легкомысленно к советам и приказамтаких людей, как каноник Отто Беесс.

– Отец Отто?

– Слушаю?

– Кто тот человек, что сидит у стшегомских кармелитов?

Отто Беесс некоторое время молчал, потом сказал:

– Тот, для которого нет ничего невозможного.

в которой вначале все идет прекрасно, а потом не очень

Рейневан был весел и счастлив. Его переполняла радость и всевокруг приводило в восторг своей красотой. Прекрасна была долина Верхней Олавы,врезающейся излучинами в зеленые холмы. Прелестно топал по бегущей вдоль рекидороге приземистый гнедой жеребец, подарок каноника Отто Беесса. Прелестно пелив ветвях дрозды, еще прелестнее – жаворонки на полях. Поддерживало роскошноенастроение гудение пчел, жуков и конских мух. Веющий со взгорий зефир приносилупоительные ароматы – то жасмина, то черемухи. То навоза – кругом виднелисьлюдские подворья.

Рейневан был весел и счастлив. И у него были на то причины.

Правда, несмотря на все усилия, ему не удалось нивстретиться, ни попрощаться с недавними спутниками, и он сожалел об этом,особенно сильно его огорчило таинственное исчезновение Урбана Горна. Однакоименно воспоминание о Горне подвигло его к действиям.

Кроме гнедого жеребчика с белой стрелкой на лбу, каноникОтто дополнительно одарил его на дорогу кошельком, к тому же гораздо более внушительным,чем кошель, полученный неделю назад от Конрада Кантнера. Взвешивая кошель вруке и по весу прикидывая, что внутри находится никак не меньше тридцатипражских грошей, Рейневан в очередной раз убеждался в том, что положениедуховного лица гораздо выше рыцарского.

Этот кошель изменил его судьбу.

Потому что в одной стшелинской корчме из тех многих, вкоторых он побывал в поисках Горна, Рейневан столкнулся с фактотумом[134] каноника, отцом Филицианом, жадно выедающим из рынки[135] толстые кружки обжаренной колбасы и запивающим жир тяжелымместным пивом. Рейневан сразу же понял, что следует сделать, причем ему даже непришлось прилагать к тому особых усилий. Попик, увидев кошель, облизнулся, иРейневан вручил ему дар каноника без всякого сожаления. Не считая, сколько тамлежит денег. Конечно, он тут же получил необходимые сведения. Отец Филициансказал все, более того, был готов дополнительно выдать несколько секретов,услышанных на исповеди, однако Рейневан вежливо отказался, поскольку именаисповедовавшихся ни о чем ему не говорили, а их грехи и прегрешения неинтересовали его вообще.

Он выехал из Стшелина утром. Почти без шелёнга за душой. Новеселый и счастливый.