И ехал он отнюдь не туда, куда велел каноник. Не по главномутракту на запад, через Дубовые горы, вдоль южного подножия Радуни к Свиднице иСтжегому. Совершенно вопреки категорическому запрету, повернувшись к массивуРадуни и Слёнзе спиной, Рейневан ехал на юг, вверх по Олаве, по дороге, ведущейв Генрикову и Зембице.

Он выпрямился в седле, ловя ноздрями очередные милыеароматы, приносимые ветром. Пели птички, пригревало солнышко. Ах, как жепрекрасен мир. Рейневана так и подмывало закричать от радости.

Прекрасная Адель, Гельфрадова жена – о чем сказал ему отецФелициан в обмен за весящий около тридцати грошей кошель, – хоть, казалосьбы, и удерживаемая швагером Стерней в лиготском монастыре цистерцианок,ухитрилась сбежать и обмануть погоню. Сбежала в Зембицы, чтобы там затаиться вмонастыре кларисок. Правда, рассказывал попик, вылизывая кастрюлю, –правда, зембицкий князь Ян, узнав об этом, строго приказал монашенкам выдатьжену своего вассала. И посадил ее под домашний арест до выяснения проблемыпредполагаемого мужеложства. Но – тут отец Фелициан крепко и кисло отрыгнул –хоть грех требует наказания, женщина в Зембицах находится в безопасности, состороны Стерчей ей уже не грозят ни самосуд, ни самоуправство. Князь Ян – тутотец Фелициан высморкался – однозначно предостерег Апеча Стерчу и даже надопросе пальцем ему погрозил. Нет, Стерчи уже не смогут сделать невестке ничегоплохого… Не в силах.

Рейневан направил гнедого через желтый от коровяка и фиолетовыйот люпина луг. Ему хотелось смеяться и кричать от радости. Адель, его Адельпоказала Стерчам кукиш, выставила их дураками и растяпами. Они-то думали, чтообложили ее в Лиготе, а она – шмыг! И только ее и видели. Ах как, наверное,кипятился Виттих, как ругался и изрыгал бессильные проклятия Морольд, как чутьбыло не захлебнулся кровью Вольфгер! А Адель галопом, ночью, на сивой кобыле сразвевающейся косой…

«Впрочем, – спохватился Рейневан, – у Адели неткосы. Надо взять себя в руки, – подумал он трезво, подгоняяжеребчика. – Ведь Николетта, амазонка со светлой, как солома, косой, незначит для меня ничего. Конечно, она спасла меня от погони, отвелапреследователей, за это я при случае отблагодарю ее. Господи, к ногам паду. Нолюблю я Адель, и только Адель. Адель – владычица моего сердца и моих мыслей, ядумаю только об Адели, мне вообще нет дела ни до той светлой косы, ни до тогоголубого взгляда из-под собольей шапочки, ни до тех малиновых уст, ни до техсоблазнительных бедрышек, охватывающих бока сивой кобылы…

Я люблю Адель. Адель, от которой меня отделяют всего-навсеготри мили. Если пустить коня галопом, я попаду к зембицким воротам еще до того,как пробьет полдень.

Спокойно, спокойно. Не горячиться. Сначала, поскольку это попути, надо воспользоваться оказией и навестить брата. Когда освобожу Адель изкняжеских застенков в Зембицах, мы вместе убежим в Чехию или Венгрию. ИПетерлина я могу уже никогда не увидеть. Необходимо попрощаться с ним,объяснить. Попросить братского благословения».

Каноник Отто запретил. Каноник Отто приказал – чтобыпо-волчьи, ни в коем случае не по людным тропинкам. Каноник Отто предупредил,что погоня может поджидать в районе Петерлинова хозяйства.

Но Рейневан и тут знал, как поступать.

В Олаву впадал приток, речка, скорее даже ручей, бегущий вкамышах, едва видимый под балдахином ольх. Рейневан двинулся вверх по нему. Онзнал дорогу. Дорогу, которая вела не в Бальбинов, где Петерлин жил, а вПовоёвицы, где он работал.

Первый сигнал, что до Повоёвиц уже недалеко, подал черезнекоторое время именно тот ручеек, по берегу которого Рейневан двигался. Отручейка пошел запах, вначале слабый, потом все более ядреный, наконец простоужасный. Одновременно изменился цвет воды, причем радикально – она сталакрасно-коричневой. Рейневан выехал из леса и уже издалека увидел причину этого– огромные деревянные стояки сушильни, с которых свисали покрашенные кускиполотна и штуки сукна. Все перебивал красный цвет, о котором уже поведалручеек, но были также ткани голубые, темно-синие и зеленые.

Рейневан знал эти цвета, которые теперь уже больше говорилио Петре фон Беляу, нежели тинктуры[136] родового герба.Впрочем, в этом была определенная, хоть и небольшая часть его собственногоучастия – он помогал брату получать красители. Причиной глубокого, живогопурпура окрашенного у Петерлина сукна и полотен была секретная композиция изалькермеса, румянки и марены. Все оттенки синего Петерлин получал, смешивая сокчерники с вайдой, причем вайду – как редко встречающуюся в Силезии – онвыращивал сам. Вайда, смешанная с шафраном, давала прекрасную яркую зелень.

Ветер подул в сторону Рейневана и принес с собой такой«аромат», от которого начали слезиться глаза и сворачиваться волоски в ноздрях.Красители, отбеливатели, щелочи, кислоты, сода, глиноземы, пепел и жиры былиисключительно пахучи. Не слабо воняла также протухшая сыворотка, в которой –следуя фламандской рецептуре – замачивали полотна на последней стадии процессаотбеливания. Однако все это не перебивало запаха используемого в Повоёвицахосновного средства – устоявшейся человеческой мочи. Мочи, которую в огромныхкадках выдерживали около двух недель, а потом обильно использовали в валяльняхпри сваливании сукна. Эффект был таким, что повоёвицкая сукновальня разом совсей округой воняла мочой так, что хуже не придумаешь, а при благоприятныхветрах вонь могла доходить до цистерцианского монастыря в Генрикове.

Рейневан ехал по берегу красной и воняющей, как выгребнаяяма, речки. Он уже слышал сукновальню – непрекращающийся гул вращаемых водойприводных колес, стук и скрип шестерен, скрежет рычагов; на все вскореналожился глубокий, сотрясающий грунт грохот – удары молотов, толкущих сукно вступах. Сукновальня Петерлина была предприятием современным, кроме несколькихтрадиционных узлов с пестами, у нее были приводимые в движение водой молоты,валявшие лучше, быстрее и ровнее. И громче.

Внизу над речкой, за дальними сушильнями и множеством ямкрасильни, виднелись постройки, сараи и навесы валяльни. Там, как обычно,стояли не меньше двадцати телег самого различного размера и конструкции.Рейневан знал, что это были телеги поставщиков, привозящих сукно дляваляния, – Петерлин импортировал из Польши большое количество поташа итканей. Репутация Повоёвиц делала свое дело: сюда приезжали ткачи со всейокруги, из Немчи, Зембиц, Стшелина, Гродкова, даже Франкенштейна. Он виделткацких мастеров, толпящихся вокруг валяльни и наблюдающих за работой, слышалих крики, пробивающиеся даже сквозь гул машин. Как обычно, они лаялись с валяльщикамикасательно способа укладки и переворачивания сукна в ступах. Среди них онзаметил нескольких монахов в белых рясах с черными ладанками, это тоже не былоновостью, Генриковский монастырь цистерцианцев изготовлял значительныеколичества сукна и ходил у Петерлина в постоянных клиентах.