Толпа выла и сквернословила, недовольная милостью, оказаннойучителю и отравительнице. Крик усилился, когда вязанки хвороста полыхнули синимпламенем, полыхнули бурно, мгновенно охватив костры вместе со столбами ипривязанными к ним людьми. Огонь загудел, взвился высоко, толпа, охваченнаяжаром, попятилась, теснота стала еще больше.

– Портачи! – крикнул каменщик. – Говеннаяработа! Сухой взяли хворост, сухой! Как солома!

– Воистину портачи, – согласился тощий в фетровойшапке. – Гусит и звука издать не успел! Не умеют они палить. Вот у нас, воФранконии, аббат из Фульды, ого, вон тот умеет! Сам за кострами присматривал.Бревна укладывать велел так, чтобы вначале они только ноги поджаривали доколен, потом выше, до яиц, а потом…

– Вор! – тонко взвыла скрытая в толкучкеженщина. – Воооор! Лови вора!

Где-то посреди толпы плакал ребенок, кто-то наигрывал надудке, кто-то всех обзывал курвами, кто-то смеялся, заливался нервным, кретинскимсмехом.

Костры гудели, били сильными порывами жара. Ветер повернул всторону путников, донося отвратительный, удушливый, сладковатый запах горящеготрупа. Рейневан прикрыл нос рукавом. Плебан Гранчишек поперхнулся. Доротазашлась кашлем. Урбан Горн сплюнул, немилосердно скривившись. Однако всехпревзошел рабби Хирам. Еврей высунулся с телеги, и его столь же неожиданно,сколь и обильно вырвало – на паломника, на каменщика, на горожанку, нафранконца и на всех других, оказавшихся поблизости. Вокруг телеги тут жесделалось просторно.

– Прошу прощения… – сумел пробормотать рабби междуочередными пароксизмами. – Это не политическая демонстрация. Этообыкновенная рвота…

Каноник Отто Беесс, препозит у Святого Яна Крестителя,уселся поудобнее, поправил пелеус,[121] взглянул наколышущийся в бокале кларет.

– Убедительно прошу, – сказал он своим обычнымскрипучим голосом, – присмотреть, чтобы тщательно очистили и обработалиграблями кострище. Все остатки, даже самые малые, прошу собрать и высыпать вреку. Ибо множатся случаи, когда люди подбирают обуглившиеся косточки. Исохраняют как реликвии. Прошу уважаемых советников позаботиться об этом. Абратьев – присмотреть за выполнением.

Присутствующие в комнате замка стшелинские советники молчапоклонились, доминиканцы и Меньшие Братья наклонили тонзуры. И те, и другиезнали, что каноник привык просить, а не приказывать. Знали также, что разницатолько в самом слове.

– Братьев Проповедников, – продолжал ОттоБеесс, – прошу и дальше в соответствии с указаниями буллы Inter cunctas[122] чутко следить за всеми проявлениями еретичества идеятельностью таборитских эмиссаров. И докладывать о малейших, даже, казалосьбы, незначительных явлениях, с подобной деятельностью связанных. В этом я такжерассчитываю на помощь светских властей. О чем прошу вас, благородный господинГенрик.

Генрик Райденбург наклонил голову, но едва-едва, после чегосразу же выпрямил свою крупную фигуру в украшенном шашечницей вапенроке.[123] Староста Стшелина не скрывал честолюбия и надменности, дажене думал прикидываться смиренным и покорным. Было видно, что посещениецерковного иерарха он терпит, поскольку вынужден, но только и ждет, чтобыканоник поскорее убрался с его территории.

Отто Беесс знал об этом.

– Прошу также вас, господин староста Генрик, – добавилон, – приложить больше, чем до сих пор, стараний в расследованиисовершенного под Карчином убийства господина Альбрехта фон Барта. Капитулвесьма заинтересован в обнаружении виновников этого преступления. Господин фонБарт, несмотря на определенную резкость и противоречивость суждений, былчеловеком благородным, vir rarae dexteritatis,[124] крупнымблагодетелем Генриковских и бжеговских цистерцианцев. Мы хотели бы, чтобы егоубийцы понесли заслуженную кару. Разумеется, речь идет об убийцах истинных.Капитул не удовлетворят обвинения первого попавшегося. Ибо мы не верим, чтогосподин Барт пал от руки сожженных сегодня виклифистов…

– У этих гуситов, – откашлялся Райденбург, –могли быть пособники…

– Мы этого не исключаем, – прервал рыцаряканоник. – Не исключаем ничего. Придайте, рыцарь Генрик, большой размахрасследованию. Попросите, если необходимо, помощи у свидницкого старосты,господина Альбрехта фон Колдица. Попросите, в конце концов, кого хотите. Были брезультаты.

Генрик Райденбург натянуто поклонился. Каноник ответил темже. Довольно небрежно.

– Благодарю вас, благородный рыцарь, – проговорилон голосом, прозвучавшим так, словно открывали заржавевшие кладбищенскиеворота. – Я вас больше не задерживаю. Благодарю также господ советников иблагочестивых братьев. Полагаю, у вас полно обязанностей. Не стану мешать.

Староста, советники и монахи вышли, шаркая башмаками исандалиями.

– Господа клирики и дьяконы, – немного погодядобавил каноник вроцлавской кафедры, – также, мне кажется, помнят о своихобязанностях. Посему прошу к ним приступить. Незамедлительно. Останутся братсекретарь и отец исповедник. А также…

Отто Беесс поднял голову и пронзил Рейневана взглядом.

– Ты, юноша, тоже останься. Мне надобно с тобойпоговорить. Но вначале приму просителей. Прошу вызвать плебана из Олавы.

Вошедший Гранчишек тут же начал меняться в лице, совершеннонепонятным образом то краснея, то бледнея. И незамедлительно бухнулся наколени. Каноник не предложил ему подняться.