Дыхание хриплое, рваное, с силой вырывается в воздух, и я прикусываю губу, потому что кажусь себе слишком шумной. Кэри лишь мимолетно касается ключиц, груди, а потом его поцелуи спускаются ниже по животу, и я запрокидываю голову, скребу по гладкой коже дивана – чувство, будто падаешь с большой высоты. Последний поцелуй приходится в резинку трусов, а потом мучитель и от них избавляется.

– А где же команда про коленно-локтевую? Изменяешь своим предпочтениям? – Я тряхнула головой, убирая со лба растрепавшиеся пряди.

Конечно, я понимала, что Ланкмиллер-то как раз больше по экзотике, чем по постоянству. И тем не менее не нашла в себе сил не подколоть его этой жуткой привычкой трахать меня, уткнув мордой в подушку.

Кэри только усмехнулся и сахарным голосом потребовал:

– Дай сюда подушку, солнышко.

Бить он меня ей будет, что ли… Но бить меня Кэри не стал. Подушку положил мне под бедра, а ноги закинул себе на плечи.

– Ай, Ланкмиллер, я с тобой гимнасткой стану! – Я закусила указательный палец скорее от смущения, чем от неудобства.

Вместо ответа на возмущения, мучитель примирительно чмокнул меня под коленку.

– Я хочу видеть твое лицо.

Кэри принялся расстегивать ремень, и я поняла, что все, на этом игрушки кончились. И уже хотелось, чтоб они кончились. Меня изнутри уже давно поджигало желание, и Ланкмиллер это видел. Его и самого чуть ли не трясло.

Я снова закусила палец, чувствуя, как мучитель входит в меня. Черт, когда он делает это медленно, ощущения совсем другие. И угол тоже совсем другой – непривычно и очень глубоко. Ясно теперь, почему Ланкмиллер вдруг отдал предпочтение переменам. Плавный толчок, в ответ на который я выгнулась, зарываясь дрожащими пальцами в волосы. Что же ты творишь, у меня все мыслительные процессы отказывают.

– Не закрывайся от меня, – Кэри совершенно привычным жестом отнял руки от моего лица и сцепил их над головой, удерживая запястья.

Очаровательно, теперь я еще и беспомощна, как он любит. И ему видно мое лицо. Кэри совершенно осознанно не оставлял мне ни единого выхода, кроме как довериться ему и отпустить ситуацию. Я вдруг наткнулась на его глаза, как на лезвие, холодное острие, охнула от неожиданности, потому что он принял этот взгляд, посмотрел в ответ. От этого перехватило дыхание, и я запрокинула голову, неслышно выплевывая проклятия. С каждым движением бедер напряжение медленно проходило. Остатки страха мешались с желанием, с болью, помноженной на двоих, поцелуи прожигали кожу, забирая весь кислород на себя, не оставляя мыслей.

Накрыло меня в итоге сильно, снесло к чертям весь рассудок, и я еще минут десять пыталась отдышаться, лежа на диване и хватая ртом воздух, когда Кэри уже давно принял вертикальное положение, хотя выглядел тоже еще не вполне дееспособным. Он хотя бы шмотки свои нашел.

Я со вздохом полезла рукой под диван, нащупала там трусы и шорты, этим и ограничилась. По телу все еще разливалась истома и двигаться было лень, но жажда неумолимо гнала на кухню.

Отвернув кран, я какое-то время просто стояла над раковиной, ожидая, пока сойдет ржавчина. Потом набрала воду в ладони, сделала пару жадных глотков, умылась. По длинному коридору вернулась обратно, чтобы собрать оставшиеся вещи, ни слова не говоря.

Таков был план. Конечно же, Ланкмиллер его разрушил.

– Тебе было очень больно?

Почему я сразу поняла, что он говорит о моей спине – не знаю, наверное, было что-то такое во взгляде, что его выдало. Зачем он, на хрен, вообще спрашивает такие вещи – мне было все равно. Хотелось треснуть его как-нибудь посильнее, чтобы отбить охоту возвращаться к этому раз и навсегда.

Я выпрямилась, оборачиваясь к нему. Ответила тихо.

– Очень. И еще две недели спустя, каждое движение заставляло меня скрежетать зубами. Я не могла нормально спать, сидела на обезболивающих. Но ты ведь этого хотел, да? Теперь уже все зажило.

Кэри молчал. Он не лицо мое видеть хотел, когда спал со мной, он боялся на спину смотреть, боялся увидеть шрамы.

– Кику, иди в кровать, поздно уже.

Я остановилась в двух шагах от дивана, ожидая, когда вслед за командой последует его пронизывающий взгляд, но Кэри так и не поднял глаз.

– Мне не хочется. Там гроза.

И тогда Ланкмиллер, не говоря ни слова, поднялся и сгреб меня в охапку. Вопить и шумно протестовать я не стала, у меня все еще колени дрожали, какие уж тут протесты. Смирно лежала на его руках весь путь до самой спальни. А потом он сделал то, что было ему мало свойственно. Сравнительно мягко приземлив меня на простыни, лег рядом и, притиснув к себе, носом уткнулся в плечо. Я не стала вырываться и уползать на другой конец кровати, туда, где я обычно проводила ночи.

У меня куча всяких мерзких пороков, но ношение розовых очков к ним не относится. Я прекрасно отдавала себе отчет, что Ланкмиллер лишь заполнял мной ту бездонную пустоту, которая образовалась в нем после смерти Элен. А я использовала его, чтобы получить хоть немного тепла, хоть капельку, чтобы сбежать от своей темной, пожирающей изнутри тоски хотя бы на одну ночь. Мы пользовались друг другом и на большее были попросту непригодны.

Когда я проснулась, Ланкмиллера рядом не было. Огромной и очень мягкой, за ночь измятой кроватью я наслаждалась в одиночку. Одеяла мягкие, как взбитые сливки, нагретые солнцем, уютно обнимали кожу, и вылезать из них не хотелось. Лучи чистого света сквозь занавески косыми полосами струились по стенам и шершавым доскам паркета, а через распахнутое окно комнату наполнял запах дождя и утренней свежести.

Я неловко сползла с кровати и, немного покачиваясь со сна, поплелась в душ. Надо бы ополоснуться, а то все вокруг, включая мои собственные волосы, пропахло мучителем, и это немного действовало на нервы.

Вдоволь набродившись по дому после освежающих процедур, я наконец придала своим блужданиям осознанную цель.

Кэри обнаружился в заброшенной оранжерее, без единого растения смотревшейся сиротливо. Сюда еще не добралось солнце, поэтому в тени под распахнутым окном тянуло прохладой. Снаружи восточная сторона была почти полностью затянута диким разросшимся плющом, пенившимся зеленью от пола до самой крыши. Да, чудное место, чтоб поставить здесь тренажер. Я даже прыснула в ладонь, тоже мне, устроил тут качалку. Хотя, это, конечно, лучше, чем в старости превратиться в приземистого толстого мужичка с сальными пальцами по типу Флетчера.

– Доброе утро, – зевнула я, прислоняясь к дверному косяку. – Как жизнь молодая?

– Завтрак бы приготовила, чем слоняться, – посоветовал Ланкмиллер весьма дружелюбно для его обычной манеры, но занятия своего не прервал.

– Так не из чего готовить, холодильник пуст и… – мысль как-то слишком резко ушла, и я мысленно с размаху сильно и очень больно себя пнула. Пялиться некрасиво. В крайнем случае, уж точно не туда, куда я…