– Какой сильный, ты посмотри. – Я села окончательно и стерла большим пальцем кровь из уголка губ; да уж, схлопотала так, что в ушах звенит, не узнаю свой голос, слишком хриплый и отчужденный, я оставалась внешне спокойной, хотя внутри бушевал океан, и гораздо больше в нем было отчаяния, чем еще хоть чего-нибудь. – Ударил, показал, кто тут главный, указал на место девочке из борделя. Какой же ты все-таки ничтожный, Такара, аж смотреть тошно.

Судя по лицу, он бы и еще раз с удовольствием отвесил мне затрещину, больнее прежней, если бы не Ланкмиллер, появившийся в дверях с бутылкой бренди.

– Что здесь… За что ты ее ударил? Как чувствовал, что нельзя вас оставлять, – мучитель пристроил выпивку на столе и протянул мне руку. – Давай поднимем тебя, незачем на полу сидеть.

– Не прикасайся ко мне, – злобно огрызнулась я и отпихнула его руку, потому что мысль о чьем-то прикосновении вдруг стала невыносимой.

Поднялась сама.

Ну, вот и Кэри досталось, хотя он имел весьма косвенное отношение ко всей этой ситуации. Ну и пусть, ему же можно срывать на мне злость так, чтоб я на обезболивающих потом неделю сидела.

Я поплелась к двери в сторону кухни, сил нет больше находиться в этом обществе.

– Ее пороть надо до умопомрачения, – с ненавистью фыркнул Такара мне вслед.

Эта фраза преградила мне путь, встала, словно невидимым барьером, мешая сделать следующий шаг. Я знала, чувствовала, что взгляды всех троих упираются мне в лопатки, и потому спустила рубашку с плеч, обнажая половину спины.

Такара присвистнул, даже больше удивленно, чем удовлетворенно, Юми испуганно вздохнула.

– Легче стало? – тихо поинтересовалась я. – А теперь уймись.

Закрыла за собой дверь и тяжело привалилась к ней спиной. Чувство было такое, будто меня носом ткнули туда, от чего я так долго и так старательно уворачивалась.

Да, господин Такара наверняка сейчас очень подробно и в ярких красках описывает мучителю, какой я отброс общества и насколько продажная девка, из которой не выйдет ничего толкового.

Жаль, что так и есть.

Я, как последняя истеричка, колотила кулаком по стене, вжимаясь носом в нее же. Черт возьми, черт, черт! Да будь они все прокляты! Хоть одному из них приходилось в своей жизни валиться с ног от усталости и голода из раза в раз, любую болезнь переносить на ногах, не спать ночами? Хоть одному из них приходилось переживать что-нибудь подобное, чтобы меня судить?

Мне так страшно и мерзко. От Такары я хоть могу в любой момент скрыться, а от себя в соседнюю комнату не уйдешь…

За моей спиной негромко открылась дверь. И даже оборачиваться не надо было, чтобы догадаться, кто пожаловал.

– Все про меня выслушал? А теперь уйди, – я искоса взглянула на мучителя, прижимаясь к стене и порывисто натягивая сползающую с левого плеча рубашку. – Нечего здесь торчать, тебе гостей развлекать надо.

– Гости прекрасно развлекутся и без меня, – вяло усмехнулся Ланкмиллер, закрывая за собой дверь.

– Ну это еще как сказать… Такара, наверное, не очень хорошо себя чувствует, когда ни над кем не издевается, да? Ланкмиллер, ты горемычный, у тебя не родственники, а отбросы… – вздохнула я измотанно, чуть ли не сползая на пол, потому что все силы, благодаря которым я кое-как держалась еще минутой раньше, разом вдруг предательски испарились.

– Кику, язык попридержи! – Ланкмиллер ударил по стене, заставив невольно зажмуриться.

Секундная волна жара окатила с головы до ног и сошла. Я открыла глаза, вновь всматриваясь в его лицо. Надо же, какой примерный семьянин, оскорбленный до глубины души.

– А то что? В окно меня выкинешь? – мрачно хохотнула я.

Все лучше, чем под одной крышей с твоей чумовой семейкой…

– Я еще, черт возьми, твой хозяин, – я настолько довела мучителя, что он сгреб в охапку мой воротник и с силой потянул на себя, отчего пришлось, послушно подавшись вперед, встать на цыпочки. – Я задницу тебе надеру за подобное только так! Услышала меня?

– Услышала, отпусти.

Колени дрожали. Хотелось и дальше колотить стену, но кулаки уже наливались болью, кое-где и кожа немного сошла.

– Тоже мне, хозяин, – тихо фыркнула я, все еще находясь в паре сантиметров от его лица. – Даже от своего дядюшки-психопата защитить не можешь. Хотя тебе, наверное, все равно.

Я сплюнула кровь. Десна оказалась разбитой, на нижней губе тоже запеклась ранка – говорить теперь было больно. Кэри вдруг отпустил, не говоря ни слова. Просто пальцы разжал, и все.

Хотя Ланкмиллер пока держал обещание не причинять мне боль, с этим успешно справлялись его родственники. Не знаю, чего я от него хотела. Чтобы он не бросал меня вот так? Чтобы высказался Такаре по поводу рукоприкладства? Вряд ли он будет жертвовать внутрисемейными отношениями ради кого-то вроде меня.

– Дай хоть посмотрю, что там за увечья тебе нанесли, – Кэри предпринял попытку взять меня за подбородок, но я вывернулась, стукнув его по ладони.

– Не трогай, сказала же! Противно.

Дверь ванной громко хлопнула за моей спиной, и я, не глядя, заперла ее на один оборот. Пошло оно все к черту, я до последнего не хотела пялиться на себя в зеркало: кожа – словно застывший воск, эта ранка – единственное напоминание о том, что я еще не ходячий труп. Сейчас приведу в порядок свою помятую кислую рожу и выйду, будто ничего не было.

Я включила воду и смыла кровоподтек, морщась от боли. Эх, надо было холодное приложить, распухнет же.

– Ну и чего ты там заперлась? До вечера собираешься сидеть? – послышался по ту сторону недовольный голос Ланкмиллера.

Я подняла лицо и уставилась на себя в зеркало. Такая тупая невыносимая безысходность сквозила во взгляде, что сразу захотелось прикрыть глаза.

– Послушай, ты можешь… просто… в покое меня оставить? – Говорить приходилось с паузами, потому что горло то и дело схватывал спазм.

– Открой немедленно! – Я аж подскочила, по двери с той стороны ударили если не кулаком, то сразу ногой, наверное. – Иначе я ее вышибу ко всем чертям, – интонация вдруг сменилась посередине фразы, покой и такая глубокая обреченность, от которой становится страшно.

По-настоящему страшно – до холодных рук и пересохшего горла.

Он подумал, что я… Что я снова пытаюсь…

Отворила дверь и сразу же отпрянула назад, но это не помогло: меня прямо с порога прижали к груди и продолжали держать, сколько бы я ни трепыхалась, поэтому очень скоро это противоборство переросло в поток бессвязных обвинений, которые я, задыхаясь, скулила в ланкмиллерскую рубашку.

– Видеть тебя не хочу! Он боится, что у его компании проблемы с налогами будут, ему кажется, удар-другой можно пропустить в воспитательных целях, он потом будет спрашивать, очень ли было больно. Это чертовски больно, чтобы ты знал. Воспитатели, блин…