Ну вот и все. Вот и вся история. Я демонстративно возвращаюсь к своему ужину, в то время как Кьер неподвижно сидит перед своим стейком, к которому даже не притронулся. Прожевав пару кусочков, оглядываюсь в поисках Сиенны. Мне бы еще один бокал вина. Тянет выпить побольше алкоголя.

– Вау. – Потрясение Кьера отчетливо слышно. – Я… твоя мать… она монстр.

Я смеюсь не своим голосом.

– Она не настолько ужасна. Это был всего-навсего срыв. И это было давно.

– Но оно до сих пор тебя преследует. – Кьер непонимающе качает головой и с хмурым выражением лица начинает кромсать мясо. – После такого нужно было, как минимум, предпринять что-то против твоей фобии. Твоей матери нужно было это сделать.

– Могу предположить, что она просто надеялась, что оно пройдет само по себе. Все на это надеялись, и я в том числе. Да и с течением времени состояние улучшилось.

Это вранье. Не изменилось, в общем и целом, ничего. Я опять выгибаю шею, выискивая Сиенну, наконец обнаруживаю ее у другого столика и выдаю оптимистичную улыбку в сочетании с легким взмахом руки. Когда она принимает мой заказ и снова уходит, я с вымученным намеком на улыбку вновь поворачиваюсь к Кьеру.

– А тебя что превращает во фрика? Какие у тебя страхи?

– Ты из-за этого считаешь себя фриком?

– Ну. – Я на миг приподнимаю плечи. – Я несколько грубовато выразилась, но, по сути, да. Мой дедушка всегда говорил что-то в этом роде. «Жизнь делает нас странными, но особенными».

Кьер кивает, и выражение его лица немножко расслабляется.

– Твою маму я не выношу, но, кажется, твой дед мне нравится.

– Мой дед не может не нравиться. – С облегчением свернув на эту новую тему, рассказываю Кьеру о своих бабушке с дедушкой, о дедовой причуде давать имена своей любимой мебели и о его решении в одночасье перебраться жить в Великобританию. По мнению Кьера, порывы к внезапной смене мест у меня в крови.

– Раньше я бы никогда в жизни с тобой не согласилась, – протестую я. – Я ненавидела переезжать.

– Это явно уже изменилось. Как-никак, а ты вдруг сорвалась из Гамбурга на остров, где больше никто не живет.

– Но только на шесть месяцев.

– Верно. Только на шесть месяцев. – На краткий миг он принимает задумчивый вид, затем быстро зажмуривается, словно, как и я, хочет отогнать о тебя непрошенные мысли. – О том, что превращает меня во фрика, тебе уже наверняка рассказала Айрин. – Говоря это, он усмехается.

– Имеешь в виду… – У меня не выходит облечь в максимально нейтральные слова то, что я узнала о Кьере от Айрин.

– Мне нравится быть одному.

Это предложение зависает между нами, и нет сомнений, что Кьер на самом деле хочет сказать: «Не жди от меня ничего постоянного».

А я не жду, захотелось ответить мне, но пришлось прикусить язык, потому что тем самым я бы призналась, что уже задумывалась о таких вещах.

– Понимаю, – отвечаю я вместо этого. – Со мной тоже так часто бывает.

Кьер медленно кивает. Потом допивает последний глоток своего «Гиннеса».

– Поехали назад?

– Хорошо, – говорю я. Притом что я бы предпочла подольше посидеть здесь и порассуждать о том, что творится в голове у Кьера. Поскольку, во-первых, я с удовольствием узнала бы больше о том, что делает Кьера фриком в его глазах, а, во-вторых, мне опять надо самой разобраться с тем, что творится в моей собственной голове.

✦ ✦ ✦

По пути к гавани мы мало разговариваем. Похолодало так, что я изо всех сил прижимаю к себе куртку и на ходу опускаю голову, чтобы ледяной ветер не дул мне прямо в лицо. Плавающие наверху тучи все так же скрывают луну, а небо – размытая картина в темно-серых тонах.

На время переправы полностью предоставляю Кьера во власть его навигационных приборов. Они смотрятся прямо-таки футуристично в красноватом свете, которым залито внутреннее пространство яхты.

Когда мы добираемся до бухты с причалом, небо внезапно озаряется, на долю секунды массивы облаков над нами проступают четко и ясно. У меня захватывает дух.

– Что это было? Молния?

– Зарница. – Кьер сконцентрирован и маневрирует, чтобы лодка состыковалась с пирсом. – Собственно говоря, да, молния, – добавляет он. Но очень-очень далеко отсюда. Вероятнее всего, гроза пройдет мимо нас.

Вода выглядит более неспокойной, чем обычно, хотя волны поднимаются не так высоко, как в нашу первую поездку на Кэйрах, а ветер вроде бы даже чуть поутих. Тем не менее, когда я в свете фонаря на смартфоне Кьера вскарабкалась по вырубленным в скале ступеням и высунула голову над краем утеса, резкие порывы ветра заставляют меня щуриться. Я забыла, что в бухте он всегда немного тише.

Кьер вылезает наверх следом за мной, луч фонарика ложится на тропу у нас под ногами. Как само собой разумеющееся, в следующее мгновение он кладет руку на мои плечи и притягивает меня ближе. Если бы сейчас кто-нибудь задал мне вопрос, я не смогла бы ответить, то ли бешеный стук моего сердца связан с темнотой, то ли с тем обстоятельством, что всю дорогу он крепко прижимал меня к себе. Или нет. Смогла бы. Должна ли я благодарить за эти объятия чертову историю моего тупого страха? Надеюсь, нет.

Луна снова и снова пробивается сквозь рваные облака, ее бледный свет очерчивает контуром все вокруг нас. Моя рука лежит у Кьера на поясе, его шаг подстроился под мой, и я ощущаю его тепло даже через куртку. Мы слишком быстро доходим до двери Мэттью, и Кьер отпускает меня, чтобы я открыла замок. Целую вечность я роюсь в кармане, потому что впопыхах слишком сильно дергаю ключ, который зацепился за подкладку. Потом еще больше времени у меня занимает попытка попасть этой штуковиной в замок, несмотря на то что включенный фонарик отлично его подсвечивает, и мне остается лишь надеяться, что Кьер спишет всю эту суету на замерзшие пальцы.

Наконец дверь подается вперед, и мы вдвоем ступаем внутрь маяка. Я нащупываю ладонью выключатель на стене, и тут же слабая лампочка люстры под потолком освещает шахматную мозаику на полу.

Вечер подошел к концу.

С самой нейтральной из улыбок, которую мне удается изобразить за кратчайший срок, поднимаю взгляд на Кьера:

– Это был прекрасный вечер, – начинаю я, лишний раз проклиная свой мозг за то, что в ситуациях наподобие этой он подкидывает мне сплошь заезженные реплики.

– Ты до сих пор не отдала мне деньги за ужин.

– Что, прости?

Деньги. Ах да, я ведь хотела на маяке вернуть ему деньги. Мой мозг как раз наверстывает упущенное, и тут Кьер договаривает:

– А значит, сейчас у нас все еще свидание.

В ответ на это мне в голову не приходит даже заезженная реплика.

Лицо Кьера в тени, но я вижу достаточно, чтобы мои руки сжались в кулаки – своеобразная попытка не сделать того, о чем в ту же секунду я уже не уверена, почему мне не нужно этого делать.