Через несколько мгновений граф, однако, ощутил, что жертваего вполне смирилась со своим сладостным пленом и не имеет ничего против того,чтобы лошади неслись еще быстрее. Оба были, однако, слишком заняты друг другом,чтобы передать кучеру команду, поэтому лишь ускорили свою собственную скачку. Исовсем скоро тяжелое дыхание и жестяной грохот парчовых юбок, царившие вкарете, были заглушены протяжными стонами женщины и хриплыми вздохами мужчины,достигших вершины любовного блаженства.

* * *

Некоторое время в карете стояла тишина, прерываемая лишьтомными поцелуями, какими обычно обмениваются любовники, оставшиеся довольнымидруг другом.

– Должен признаться, моя дорогая, что вы меня несказаннообрадовали, – наконец проговорил, задыхаясь, граф. – Я-то полагал, что будуиметь дело с унылой девственницей, а оказалось, вы даже смогли меня научитькое-чему в искусстве любви.

Его ласковый голос вновь очаровал Лизу. Чувствовалось, чтоона имеет дело с образованным и изысканным человеком, перед которым не хотелосьударить в грязь лицом.

– Удивительно, почему это вы приняли меня за невинное дитя?Неужто я выгляжу такой?

Да у нее раньше и язык бы отсох – говорить с мужчиною втаком тоне! Но с этим мужчиною ей почему-то хотелось выглядеть изощреннойкокеткою.

Он расхохотался и запечатлел поцелуй на ее обнаженном плече.В карете по-прежнему царила полная тьма, в открытое окно вливался теплый,мягкий весенний дух, но ни лучика света, ибо луна еще не взошла, а звезды былизатянуты легкой мглою.

– Поверьте, о красавица, ни к одной женщине, котораявыглядит истинно неприступной, меня никогда не тянуло: с тех самых пор, как ясоблазнил и обрюхатил свою первую любовницу – бедняжку Лючию из Пассеано. Намобоим было по четырнадцати лет, и я помню ее до сих пор, как, впрочем, и всехтех, кто явился ей на смену. И если я мечтаю, как второй Юпитер, обнять Европу– весь мир женщин во всех его формах и изменениях, то лишь когда уверен, чтоменя и мою даму равно влекут все новые и новые вариации на неисчерпаемойшахматной доске Эроса. Не стану отрицать, что ради одного часу с незнакомойженщиной я, вечный сын легкомыслия, готов днем и ночью, утром и вечером налюбую глупость. Сегодня же благодаря вам я не только усовершенствовал опыт, нодаже и слегка приумножил свое небольшое состояние. Можете и вы рассчитывать намой кошелек, красавица. Новые туфельки, ожерелье, серьги? Чего бы вы желали?..Хотя что же это я?

Лиза услышала, как ее спутник хлопнул себя по лбу.

– Что вам мои скромные дары, когда к вашим услугам скоробудет целая казна? Скажу одно: я бы желал быть вашим подданным, чтобы служитьвам по мере сил моих с утра до вечера и с вечера до утра! А мне лучшая награда– видеть женщину счастливой, приятно пораженной, восторгающейся, улыбающейся ивлюбленной; мое высшее наслаждение – вспоминать с нею наши наслаждения. Ясчитаю себя cituyen du monde, гражданином Вселенной, но ради вас готов дажепринять русское подданство, чтобы никогда уже не расставаться с вами.

Его галантная болтовня начала действовать на Лизу усыпляюще,но при этих словах она невольно вздрогнула:

– Стало быть, вы знаете, кто я?

– Ваше сиятельство, княгиня… – В голосе его слышалась легкаяусмешка. – Не стану этого отрицать.

– Каким же образом?..

– Счастливая случайность, мадам. Или вы предпочитаете, чтобыя называл вас согласно вашему высокому титулу?

– Не-ет, – медленно вымолвила Лиза. Она не совсем понимала,о чем идет речь. Но странная настороженность охватила ее. – Оставим все какесть. Но почему случайность познакомила нас?

– Некий добрый человек утром сообщил, что интересующая менядама будет сегодня одета в костюм венецианской танцовщицы.

Он еще что-то говорил, но Лиза не слушала. Холодная игларевности пронзила сердце.

«Интересующая меня дама будет сегодня одета в костюмвенецианской танцовщицы». Но, господи боже ты мой, ведь в этом костюме сегодняследовало появиться Августе! И кто бы ни передал графу эти сведения утром, онникак не мог знать, что ближе к полудню произойдет обмен платьями!..

Что же это получается? Выходит, что граф рассчитывал увидетьв венецианском наряде Августу?!

– Мы с вами виделись прежде? – быстро спросила Лиза.

– Не считая двух предыдущих раз на карнавале, нет! –самодовольно воскликнул граф. – Неужели вы думаете?..

Он не договорил. Бог весть что он имел в виду, но Лизауслышала в его молчании следующее: «Неужели вы думаете, что, раз увидевшись сомною, вы могли бы меня забыть?!»

И в самом деле: эти плечи Геркулеса, мускулы римского борца,смуглую красоту цыгана, силу кондотьера и пылкость фавна не скоро забудешь. Ивсе же поразительно, какое бесстрастие сейчас воцарилось в ее душе при одномпредположении, что, обладая ее телом, он мысленно любил другую…

– Что же вы знаете обо мне? – спросила она, изо всех силпытаясь найти выход из дурацкого положения, в кое оказалась вовлечена.

Можно было, конечно, во всем признаться и свести все клюбовному обману, но что-то бормотать, заглаживать свою вину (в чем состоялаэта вина, Лиза не смогла бы объяснить, но тем не менее чувствовала себя так,как будто в чем-то обманула ожидания этого роскошного мужчины), оправдываться –нет, это было для нее нестерпимо! И она решила до конца держаться навязанной ейроли, тем более что граф явно никогда не видел Августы и увлекся ею заочно, почьему-то описанию; еще предстояло выяснить – по чьему. То, что репутациякнягини Дараган может пострадать, ежели синьор де Сейгаль окажется нескромен иразболтает о своей победе, нимало не взволновало Лизу; хотя бы потому, что этопросто не пришло ей в голову: она ведь понятия не имела, что такое репутация –хорошая или плохая, своя или чужая, в жизни как-то не до того было, чтоб о нейзаботиться…

– Итак, что вам известно обо мне? – повторила онавысокомерно.

– Все, – был ответ.

Хороший ответ, ничего не скажешь!

– Неужто все?! Думаю, всего я и сама о себе не знаю.

– Не играйте словами, ваше сиятельство. Если я говорю все,это и впрямь значит – все. Единственное, о чем я прежде не ведал, это о том,что будущая государыня российская так же сведуща в делах любви, как, по слухам,ее матушка-императрица!

* * *

Боже милосердный… От этих слов сердце пронзила такая боль,что Лизе почудилось, будто она умрет здесь, сию же минуту!