Ещё ничего не зная о существе дела, Тюльпанов решил, что вконфликте между двумя пахринскими партиями примет сторону прогресса, и послал вземскую управу телеграфное предуведомление о своём приезде. Поэтому, хоть присутствиеуже закончилось, московского гостя дожидался сам председатель.

– Добро пожаловать, господин Тюльпанов, – сказалземец, отряхивая с плеч столичного гостя сизую дорожную пыль. – От лицапередовых людей, каковые пусть в небольшом количестве, но имеются и в нашемскромном уезде, приношу свои глубочайшие извинения за доставленные хлопоты. Этовсе наши доморощенные торквемады с амвонов воду мутят. Хорошо, что дело попалок господину Фандорину, человеку умному и просвещённому, а не к какому-нибудьобскуранту и клерикалу. Необходимо разоблачить это зловредное суеверие, котороеввергло население целой волости в пучину дикого средневековья. Подняли головусамые тёмные, реакционные элементы. Попы рады-радешеньки, теперь что ни денькрёстные ходы и молебствия, да и всяких колдунов с ворожеями объявилосьнесметное множество. Только и разговоров, что о болотной Скарпее.

«О чём, о чём?» – чуть было не переспросил Анисий, давовремя прикусил язык. Терпение – сейчас сам всё расскажет. А председатель(звали его Антоном Максимилиановичем Блиновым) с сомнением посмотрел нанегвардейскую фигуру и безусую физиономию губернского секретаря и присовокупил:

– Конечно, жаль, что Эраст Петрович не смог сам к намбыть, ну да ничего. У такого необыкновенного человека, верно, и помощникособенный.

От явной вопросительности последнего утверждения Тюльпановнемедленно насупился. Ишь чего захотел – чтоб сам Фандорин к нему примчался.Будет шеф из-за всякой ерунды по захолустьям разъезжать. Много чести.

Чтоб не выдавать своей унизительной неосведомлённости,Тюльпанов решил держаться с туземным начальником солидно: вопросов не задавал,суждений кроме как по поводу погоды (сухой, но отрадно нежаркой) не высказывали вообще до поры до времени обходился больше междометиями.

Сразу же, прямо от управы, пересели на облезлыепредседателевы дрожки и покатили из Пахринска полем, потом лесом и снова полем,а после уже одним только лесом.

– Я вас, Анисий Питиримович, высажу подле Татарскойгати, оттуда до Баскаковки рукой подать, – объяснял по дорогеБлинов. – Уж не обессудьте. К Варваре Ильиничне мне путь заказан, я тамнынче persona non grata. Для наследницы сей новоявленной латифундии вашпокорный слуга – живой укор и досадное напоминание о былом прекраснодушии.

Анисий с важным видом кивнул, хотя о наследнице слышалвпервые и значение слова «латифундия» представлял себе не совсем отчётливо.Верно, тоже что-нибудь южноамериканское.

Антон Максимилианович болтал без умолку, но всё больше пропустое, к делу не относящееся: про древний пахринский край, про красоты местнойприроды, про великую будущность этих чахлых деревенек, медлительных речек иунылых болот. По глубокому убеждению Блинова, чудесное будущее должно былоосенить пахринскую глухомань в самом скором времени – не далее как следующейвесной, когда через уезд проложат ветку железной дороги.

– Вы представляете, что это будет, милейший АнисийПитиримович? – Председатель управы обернулся и в упоении так схватилмолодого человека за руку, что Тюльпанов скривился – хватка у энтузиаста быланешуточная. – Нынче мы никому не нужны с нашими невеликими промыслами ихвойно-лиственным лесоборьем. А когда до Баскаковки можно будет из Москвыдоехать на мягком сиденье, со всем возможным комфортом, здесь всё заселятдачники. О, благословенный, праздный подвид homo sapiens! Они несут с собойденьги, хорошие дороги, трудоустройство для местных жителей! Враз исчезнутпьянство и попрошайничество, появятся больницы и молочные хозяйства. Черездва-три года наш уезд будет не узнать!

– Поэтому вы и назвали Баскаковку новоявленнойлантифудией? – небрежно повторил Анисий звучное слово, надеясь, чтозапомнил его правильно.

Оказалось, не вполне – Блинов поправил:

– Латифундией. Раньше что Баскаковка? Две тысячидесятин истощённой, выродившейся земли, зажатой меж Гниловским болотом иМокшинскими пустошами. Папахин (это воротила из местных) за всё поместьетридцать тысяч хозяйке предлагал, и то ещё в рассрочку. А теперь это ж дветысячи дачных участков! И каждый можно продать перекупщикам и застройщикамсамое меньшее по тысяче рублей.

– Два миллиона! – быстро сосчитал Тюльпанов иприсвистнул.

– По самому, учтите, скромному счёту. От этих миллионову Варвары Ильиничны затмение и произошло.

– Это кто, хозяйка? – уточнил губернскийсекретарь.

– Теперь выходит, что хозяйка. Хотя ещё месяц назадбыла она приёмная дочь владелицы, Софьи Константиновны, а по сути дела –приживалка. Софья Константиновна, покойница, жила скудно, все малые средствавысылала единственному сыну Сергею Гаврииловичу в Кушку – он там служил вгорных егерях. Я тогда в доме у них частенько бывал. Верите ли – к чаю иной разсухарики с вареньицем брусничным подадут и более ничего.

При слове «покойница» Тюльпанов несколько воспрял духом,будто ворон, усмотревший в чистом поле под ракитой желанную добычу. Опять жевнезапное богатство – штука в криминальном смысле очень даже многообещающаяили, как выражается шеф, перспективная.

– Что ж со старушкой-то стряслось? – не утерпелАнисий, спросил вкрадчивым голосом. И подумалось: хорошо б порешили помещицу,да как-нибудь позагадочней – тогда получится, что не зря целый день пыльглотал.

– То есть как? Разве начальник вам не рассказал? –удивился Блинов, и пришлось сделать вид, что вопрос был задан не в прямом, а вриторическом смысле – как бы этакое размышление вслух, с самим собой.

– Никакая она была не старушка, – заметилземец. – Полагаю, лет сорока пяти и крепчайшего здоровья. А сын её, СергейГавриилович, и вовсе был богатырь, косая сажень в плечах. Настоящей древнейбаскаковской породы. Поэтому хоть Софья Константиновна и вписала приёмную дочьв завещание, но больше из умильности и непривычки к болезни, нежели…

Ворон так камнем и рухнул с небес на добычу.

– Вписала в завещание?

– Ну да. В прошлом году выпала Баскакова из коляски –лошадь понесла – и расшиблась. Хворала с неделю, а после поднялась и сталаздоровей прежнего. Но пока болела, успела и причаститься, и завещаниесоставить. Отписала всё, конечно, единственному сыну, а в конце сделалаприписочку: мол, ежели сын помрёт, не произведя потомства, пускай перейдёт всёприёмной дочери Варваре. Больно усердно та ухаживала: примочки ставила, травкизаваривала, ну и захотелось Софье Константиновне приятное ей сделать. Вот ивышел фокус…