Первый, щуря острые, смешливые глазки, пил чай из блюдца, даещё с прихлёбом. При этом одет был в отличный костюм английского твида, вгалстуке посверкивала жемчужина, а холёные пальцы, которыми Егор Ивановичподносил к красным губам кусочек сахара, явно не привыкли к низменному труду.Правда, когда деловой человек, жестикулируя, раскрыл правую ладонь,наблюдательный Анисий разглядел на ней мозоль, но тут же определил еёпроисхождение как след приверженности к новомодной британской игре лаун-теннис.Отсюда следовало, что вприкуску и с прихлёбом Папахин пьёт не от варварства, асо смыслом и даже, пожалуй, с вызовом: мол, не взыщите, мы не белой кости, неголубой крови, из простых. Потому и волосы в кружок стрижены, и борода веником.В общем, характерный господин.

Второй из местных тузов, которого губернскому секретарюпредставили как Рафика Абдуррахмановича, смотрелся ещё импозантней: в чёрномсюртуке, белейшей сорочке с шёлковым галстуком, но при этом в туго скрученнойчалме, очень шедшей к надменному скуластому лицу. По ироническому обращению«хаджи», которым Егор Иванович именовал конкурента, по неоднократному поминаниюсвященного магометанского города Мекка губернский секретарь вычислил, что РафикАбдуррахманович не столь давно совершил паломничество на Восток, чем несомненнои объяснялась увенчанность чалмой.

А вот хозяйка Тюльпанова расстроила. В прихожей, когдавстречала, он её толком не рассмотрел, темно было. Теперь же, под абажуром,стало видно, что Варвара Ильинична нехороша: кожа тусклая, волосы жидкие, даещё пучком, а лицо какое-то странно маленькое и немножко бугристое. По правдесказать, слушая в дрожках рассказ председателя, Анисий воображал себе совсеминую картину. Ему представлялась бледная, но интересная собой девица сбеззащитными и испуганными глазами, которая совсем потерялась от драматическогозигзага судьбы. Ждёт-не дождётся витязя-избавителя, чтобы взял её под охрану,успокоил и спас. А она ему за это отплатит сердечной благодарностью, горячейлюбовью, которая у чахоточных барышень, говорят, особенно жгуча – ну и, самособой, парой миллионов приданого.

Про приданое Анисию примечталось, когда они с Петровым шлитёмной аллеей к дому. Сейчас же, разглядывая Варвару Ильиничну, губернскийсекретарь думал: миллионы, конечно, штука хорошая, но ведь в Ментону придётсяехать, со службы уходить. Глупо при этаком богатстве за пятидесятирублёвоежалованье подмётки стаптывать. А без шефа Эраста Петровича, без круглолицегомучителя Масы, пожалуй, запьёшь со скуки. Ну его к лешему, богатство.

Наевшись сладостей и решив проблему с миллионами, Тюльпановприступил к расследованию.

– А что ж другие гости, разъехались? – спросил он,показав на пустые чашки и скомканные салфетки.

– У нас в деревне ложатся рано, – ответила хозяйкас пренебрежительной усмешкой. – Торты с пирожными съели, на меняпопялились, чтоб было о чём судачить, да домой, на боковую. Теперь уж спят,поди! Помещики, господин Тюльпанов, народец скучный. Хорошо, РафикАбдуррахманович и мистер Папахин не забывают, а то сидела бы за самоваром водиночестве. Владимир Иванович не в счёт. Он оживляется, только когда простарину рассказывает.

Учёный этнограф и в самом деле засел в уголке с чашкой чаю иуткнулся в пухлый кожаный блокнот. Прямо над фольклористом висела та самаяикона, про которую Анисий уже слышал: святой старец (тощий, как ВладимирИванович, и с такою же бородой, только в руке не блокнот, а божественнаякнига), и перед ним – пятнистый змей в сияющем венце.

Очень не понравилось Анисию, как Варвара Ильинична проместных помещиков высказалась. Давно ли ты, голубушка, тут в приживалкахсостояла, подумал он, а теперь от соседей нос воротишь? И захотелось молодомучеловеку сказать резкость.

– А приказчик ваш, Самсон Степанович? Что ж вы его кчаю не приглашаете? Званием не вышел?

Варвара Ильинична, которую этот выпад должен был бы устыдить(давно ли о народном благе прекраснодушничала?), нисколько не стушевалась, анаоборот фыркнула.

– Да он ни за что не сядет. Тут особенный гонор,уничижение паче гордости. Крашенинниковы при Баскаковых чуть не сто летсостоят. За господский стол сесть – это всё равно что на Церковном алтареколбасу резать. И потом, я для Самсон Степаныча кто? Выскочка, кукушкино племя.Он тут мне знаете про что толковал?

Хозяйка засмеялась, да неудачно: смех перешёл в кашель –сухой, судорожный, смотреть тягостно. Вытерев платком глаза и отдышавшись,Варвара Ильинична продолжила, как ни в чём не бывало:

– Он у нас читатель старинных книг, церковный староста.Хочет, чтоб я все наследство на возведение храма в память святого Панкратия и родаБаскаковых потратила. А сама в монастырь ушла, за баскаковские грехи богамолить. Каково, а?

И снова засмеялась, уже без кашля, но всё равно как-тонадсадно, без веселья.

– Крашенинников живёт в доме? – спросил Анисий,мысленно прикидывая, не присмотреться ли для начала к приказчику.

– Нет, что вы. У него домик в саду. И ещё сторожка наберегу пруда, именуемая «кабинетом». Там Самсон Степаныч уединяется для чтениябогоугодных книг, и тогда тревожить его ни-ни. Даже дочке в «кабинет» ходу нет.Самсон Степаныч вдовец, с дочерью живёт, – добавила хозяйка впояснение. – Милая девушка, настоящая русская красавица.

«Мистер Папахин» оживился.

– М-да, дочка у Крашенинникова истинный бутон. Жаль,пропадёт зазря с таким папашей. Серегин к ней сватался, здешний конторщик, такполучил от ворот аперкот. – Егор Иванович махнул кулаком как вбоксе. – Самсон Степаныч дочку замуж не отпустит, так и продержит в девкахдо перезрелости, а после куда ей – разве в монахини. Эх, её б принарядить, дакой-чему обучить, да в Париж на выставку свозить, то-то расцвела бы!

Судя по этой реплике, тон между хозяйкой и Папахиным былпринят вольный. Хотя слова «кой-чему обучить» промышленник сопроводилвыразительным подмигиванием, Варвара Ильинична не рассердилась и реприманда несделала – даже улыбнулась. Анисий приметил и эту детальку.

Пора было переходить к главному.

– Мне тут довелось выслушать два противуположныхвоззрения на грустное событие, произошедшее месяц назад. – Анисийделикатно покосился на хозяйку – не помрачнеет ли от упоминания о неприятном.Ничего, не помрачнела. – Господин Блинов придерживается убеждения, чтоничего сверхъестественного в этой истории нет, а слух о вещей Скарпее объявляетпустым суеверием…