Антон Максимилианович тряхнул вожжами, чтоб лошадь взялапорезвей – уже почти совсем стемнело, и в чаще начала поухивать какая-тозлорадная птица неведомой Анисию породы.

– Что за фокус? – снова не утерпел молодойчеловек.

– Ну как же. Рассудите сами. В прошлый год, когдаписалось завещание, Баскакова была свежая особа нестарых лет, хоть и с синякамипо всей спине. При этом имела законного наследника, румяного подпоручика вот стакущими усами, а завещать, между нами говоря, особенно было и ничего. Месяц женазад одно за другим свершились три события – два прискорбных и одно отрадное,после чего всё переменилось… Крякушки, крякушки над болотом закултачили, –вдруг, прислушавшись, пробормотал председатель непонятное, и его лицо сделалосьласково-мечтательным. – Это местные утки, редчайшая порода. Тут многоуникальных птиц. Крестьяне-браконьеры всех почти истребили, а теперь – нет худабез добра – никто на болото нос не суёт, вот крякушки и заплодились. Уже скоро,скоро можно будет побродить с ружьишком. У меня по ту сторону топи дом. Так,развалины родового гнезда. Всё в общественных трудах, не до хозяйства. Да икакое хозяйство. – Антон Максимилианович махнул рукой. – Бросил бывовсе, если б не природа да не охота. Не увлекаетесь?

– Охотой? – поморщился Тюльпанов, недовольныйдевиацией от важной темы. – Нет.

– А я грешен.

– Вы помянули про прискорбные и отрадныесобытия, – вернул Анисий недисциплинированного рассказчика к делу.

– Да-да. Сначала пришло горестное известие с Памира.Подпоручик Баскаков пал в стычке с афганцами. У Софьи Константиновны отпотрясения случился сердечный приступ. А тремя днями позднее с ней произошло тосамое. Ну, из-за чего вы сюда приехали.

Блинов понизил голос, хотя вокруг не было ни души, аТюльпанов снова обиделся на шефа. Разве можно так некрасиво поступать спреданным помощником?

– Едва Баскакову схоронили, едва Варвара Ильиничнавступила в права своего нежданного наследства, как разнеслась весть прожелезную дорогу.

– И что наследница? – полюбопытствовалАнисий. – Верно, ошалела от всех этих происшествий? Не было ни гроша, давдруг миллионы.

– Сначала-то она скорее испугалась. Бросилась ко мне заутешением и поддержкой – я у ней тогда в первых конфидентах ходил. Надо вамсказать, что Варвара Ильинична прежде держалась самоотверженного образа мыслей.Хотела послужить народу и обществу, выучиться на учительницу или акушерку.Сколько раз мы с ней мечтали о том, как зацветёт наш скромный край, если толькосвершится какое-нибудь чудо – построят завод, или дальновидный промышленникрешит осушить Гниловские топи, или некий богач, уроженец этих мест, отпишет взавещании на благоустройство родного уезда тысяч сто или двести… – АнтонМаксимилианович вздохнул, и Тюльпанов живо представил себе картину: несколькопотрёпанный жизнью, но, впрочем, вполне ещё в соку общественный служитель искромная, миловидная барышня, да тихие вечера, да старинная усадьба. Тут,пожалуй, и без романтического увлечения не обошлось.

– И что же? Разбогатев, Варвара Ильинична жертвовать наблагоустройство уезда передумала?

– Не сразу, – ещё горше вздохнул Блинов. –Сначала уверяла, что ничуть не переменилась. Даже завещание написала: в случаекончины передаю всё принадлежащее мне состояние на пользу Пахринского общества…

– Ну, это пустая жестикуляция, – усмехнулсягубернский секретарь. – От молодой-то девицы.

Председатель коротко оглянулся на московского гостя.

– Э-э нет, милейший Анисий Питиримович, вовсе непустая. Ведь Варвара Ильинична в чахотке. Она всегда пребывала в убеждении, чтоокончит свои дни молодой. Отсюда и жертвенность, отсюда и бескорыстие. Но тут,ясное дело, налетели стервятники. Папахин Егор Иваныч уж не тридцать тысяч,много больше за имение предложил. А татарин-застройщик Махметшин, который хочетв баскаковских рощах кумысолечебницу устроить, ещё вдвое против Папахина.Закружили Варваре Ильиничне голову – мол, от чахотки нынче в Швейцариивылечивают, да про Париж ей, да про Ментону… Так я в нон граты и угодил.

Дороги уже почти и не видно было – одни глухие стенки кустовс обеих сторон, а в прорези меж верхушек высоких сосен мигала звёздами чёрнаяполоска неба.

Лошадь вдруг зафыркала, стала приседать на задние ноги, а уАнисия зашлось сердце. Впереди на обочине стоял Некто – весь белый, узкий,высоченный и издавал тонкие, душемутительные звуки. Точь-в-точь злойведун-бабай, которым в детстве пугала матушка: ухватит неслуха за вихор, да вмешок, да к чертям на полянку.

Антон Максимилианович придержал поводья, затпрукал,успокаивая оробевшую лошадь.

– Владимир Иванович, вы? Из Ольховки?

Тут Некто заунывные звуки издавать прекратил и пришёл в движение.Оказалось, что никакой это не бабай, а очень длинный и тощий мужик в белойрубахе навыпуск, плисовых портках и лаптях. Лунный свет упал ему на лицо, истало видно бородатое лицо с впалыми щеками, тёмные ямы глубоко запавших глаз итонкую дудочку в руке.

– Доброго вечера, Антон Максимилианович, – сказалмужик мягким, приятным голосом, а Тюльпанову просто слегка поклонился – да непо-народному, а самым что ни на есть салонным образом. – Угадали. Ходил вОльховку к старушкам, местные присказки записывать. Свирельку приобрёл.Удивительный тембр, не находите?

– Да, противный, – согласился председатель. –Вот, Анисий Питиримович, рекомендую. Владимир Иванович Петров, истинно русскийчеловек и знаток устного народного творчества. Кроме фольклора и крестьянскихремёсел ничем на свете не интересуется. Прибыл к нам из самого Петербурга, аквартирует как раз в Баскаковке – тут, собственно, больше и негде. Встречакстати – будет вам провожатый. А это господин Тюльпанов, чиновникгенерал-губернаторской канцелярии. Прислан разбираться в известной вам истории.

Выходило, что всем, положительно всем, даже этому игроку надудке, про историю известно!

С Блиновым распрощались здесь же, потому что петербургскийучёный повёл Анисия короткой дорогой через чащу. В отличие от словоохотливогоземца этнограф был молчалив, на спутника не оборачивался и только время отвремени выдувал из своей пищалки тоскливые и, как казалось Тюльпанову,недоброжелательные трели.

Минут пять молодой человек потерпел – не завяжется ли беседаестественным путём: про местных жителей там или хотя бы про пахринскийфольклор, неважно – лишь бы начать. Не дождался. Тогда положил почин сам.