Там в самом деле лежал знаменитый тракт, что с полудня наполночь пересекал весь Нарлак, соединяя столицу с Кондаром и другими севернымигородами. Дорогу замостили камнем очень давно. Кое-кто утверждал – ещё преждеВеликой Ночи. Во многих краях, не только здесь, наследством от прежних времёностались такие дороги, устроенные с неведомым ныне искусством. Когда же Ночьзавершилась, начал налетать Змей, и с тех пор никто не знал, что делать с егоСледом. Его невозможно было обойти, потому что он тянулся от моря до гор.Говорят, в его пределах пробовали возводить сторожевые башни и иные укрытия длязастигнутых бурей, но Змей беспощадно сносил все постройки, сколь угоднодобротные. Ничто не могло остановить его ярость, даже святыни Богов.

Особенно в последние годы, когда далеко в глубине материкаобрушились Самоцветные горы, называемые у веннов Железными. Отныне логово Тьмыоказалось наглухо запечатано, и Змей утратил вековую цель, начал метаться посторонам. Быть может, так происходили его последние корчи, но людям, надкоторыми проносилось чудовище, от этого было не легче…

Коренга думал увидеть внизу обоз доброго купца, сумевшегоудержать своих людей от поспешного бегства прочь и вставшего на дороге, чтобыпринять к себе всех, кто выйдет со Следа. Это оказалось не так. То есть внизувиднелись и повозки, и палатки, и костры торговых поезжан, на которые Коренгауспел насмотреться в сольвеннской стране. Однако сердце стана составляли два рядапросторных шатров, последние из которых натягивались прямо на глазах у Коренги.Над одним из шатров лениво полоскал длинными косицами алый с золотом походныйзначок.

– Доброго кониса избрали мы на Кругу, – услышалмолодой венн голос Шатуна. – Да благословит его дни Священный Огонь!

– Да благословит, – вразнобой отозвались Тикира,Эория, старик Тикарам, оба охранника и, кажется, даже галирадский воришка,по-прежнему навьюченный мешком Шатуна. Девять человек несли в себе пять разныхвер, но пожелание прозвучало равно искренне и горячо.

– Да пребудет благодать на каждой шерстинке упряжныхконей, за полтора дня одолевших путь от Фойрега! – с чувством продолжалШатун. Только теперь стало заметно, какое облегчение испытывал этот уверенный всебе человек. Ясно, беспокоился он не за себя, а за ту, чья рука оказалась вего руке спустя двадцать лет. – И на крыльях бесстрашных голубей, вовремядомчавшихся с вестью! Чтоб мне провалиться в Чёрное Пламя, если я когда-нибудьещё съем голубя. Даже если мне его подадут искусно зажаренного с землянымигрибами, в сливках и зелени!

Он держал за руку женщину по имени Алавзора. На второй деньтяжёлой и голодной дороги розовое платье стало сидеть на ней куда просторнее,чем поначалу. Зато в глазах проявилось осмысленное выражение, а похудевшее,обветрившееся лицо словно помолодело и начало одухотворяться былой красотой.

– Да благословит… – вместе со всеми начал Коренга…и запнулся.

Потому что горушка, на которую они поднялись, с восточнойстороны падала вниз довольно высоким крутым обрухом[46], и там,внизу, вилась в кустарнике речка. Дыхание Змея не коснулось её. Она текла невздувшейся грязью, а обычной водой, пригодной для котлов, питья и мытья. Обрухне особенно смутил Коренгу, ведь всегда можно найти место, где высокий ярсходит на нет. И речка не была для него препятствием. Сколько он в своей добройтележке их пересёк и больше не вспоминал! Зато дальний берег оказался таков,что лучше было совсем на него не смотреть. Русло речушки как будто пропахалисохой, отвалив все камни на ту, дальнюю сторону. Валуны в человеческий ростлежали широкой россыпью, тянувшейся в обе стороны сколько хватал глаз. Серыегорбы хорошо было видно сквозь голые, красные ветки тальника, густоразросшегося среди камней словно нарочно затем, чтобы все знали, отчегонизменный берег ещё именуют «тальным». Коренга нигде не видел прохода,достаточного для тележки.

Водоносы из стана государя кониса с ведёрками сновали туда иобратно, но и птицы в небе летали, так что с того?

Будь Коренга один, он бы спустился вниз и не спешачто-нибудь да придумал. Разгрузил бы пожитки, ползком и с помощью Торонапонемногу переволок по камням узлы с добром, а потом и саму тележку… Но не улюдей же на глазах, на позорище, на посмешище?..

Гребень холма между тем остался позади, походники спускалиськ обруху, торопясь в тепло и уют хоть временного, но жилья, речка и берегнеумолимо приближались, и надо было прямо сейчас изобрести, как с нимипоступать, а что тут изобретёшь?..

Коренга поймал себя на том, что начинает придерживатьрычаги.

– Поправь одежду, венн, как ты это делаешь, когдавылезаешь наружу, – негромко проговорила Эория. – Я тебя перенесу.

Коренга тоскливо огляделся, пытаясь придумать какой-нибудьиной способ переправиться через россыпь и уже понимая, что сегванка права илучше всего будет положиться на её разумение. «Людям в пути помогай, чемсумеешь, – наставляла мать. – Но и сам помощи не отвергай, не чиниобиды тому, кто для тебя захочет доброе сделать…»

Крепкая девка уже спускала пестерь с книгами на верёвке внизс песчаного обрыва, на руки проворной Тикире. За пестерем последовал еёсобственный тяжёлый мешок. И наконец, опять-таки на верёвочной привязи, –Коренга в тележке, чтобы ему не искать удобного съезда с кручи. Эорияраспускала бечеву, для надёжности прокинутую по спине, и удерживала тележку дотого играючи, что молодой венн поневоле вспоминал Ириллира в мешке. Двумяруками она его за борт выбрасывала, или, может, достало одной?..

Обрух, как и полагалось ему, время от времени рушился,уступая воде, что точила сплочённые пласты и глыбы песка. Там и сям клонилисьцеплявшиеся корнями деревья, а иные уже лежали внизу, загромождая речушку инависая над ней. Были трухлявые стволы, склизкие и облезлые, грозившиерассыпаться под ногой, но были и совсем свежие. По одному такому мостику Шатункак раз вёл свою знатную госпожу, а Ёрш с Перекатом, торопясь к кострам,прыгали впереди через камни. Ни тому, ни другому совесть не шепнула задержатьсяради старика и калеки.

Эория спустила Коренгу не абы куда, а к небольшому омутку загрядой недавнего оползня, где по крайней мере не валялись подгнившие брёвна ина другом берегу до валунов было целых два шага ровного места. Пока сегванкаехала вниз по песку и сматывала верёвку, Коренга успел переправиться черезомуток, выполоскать и плотно закрыть свой черпачок. Эория без лишних словнаклонилась, позволяя обхватить себя за шею, и вынула его из тележки. Никчёмныеноги венна безвольно мотнулись в воздухе, тощие, обутые в мягкие меховые чуни,подошвы которых никогда не проминались о землю. Коренге тошно было смотреть насвои ноги, он отвёл взгляд и близко увидел волосы Эории, густые,роскошные, – отцова порода, – только не тёмные, как уДвадцатибородого, а очень светлые, пепельно-золотистые. Коренга невольно ощутилзапах этих волос, отчего-то смутился до жаркого прилива крови к щекам и, незная, на что бы ещё посмотреть, разыскал взглядом Торона. Пёс следовал за ними,осторожно перепрыгивая с валуна на валун. Спутанные крылья дёргались подпопонкой. Торон всё пытался расправить их, чтобы помогали удерживатьравновесие, но Коренга мысленно приказал ему потерпеть. К людям, накрытым бедойвроде теперешней, не стоит подходить ни с телятами о двух головах, ни сговорящими змеями, ни с крылатыми псами. Охнуть не успеешь – окажешься во всёмвиноват.