на молодого человека и осторожно глотнул. Кусочек пенки прилип к губам, и профессор слизнул его.

– По мне, на вкус молоко как молоко, – сказал он.

– Понюхайте, – приказал Джонни, и Петерсон втянул носом воздух. – Хорошо. Теперь проделайте то же самое с другими ведрами.

Петерсон окунул ковшик в ведро с молоком Салли. Белая жидкость крутилась лениво, словно масло. Ученый наклонился, понюхал и скорчил гримасу.

– Ну же, попробуйте на язык! – настойчиво потребовал Джонни.

Петерсон сделал крошечный глоток, распробовал и выплюнул.

– Хорошо, теперь я убедился, что это молоко не такое. Я не сказал, что плохое, потому как не разбираюсь. Я признаю только, что оно другое. И?

– Увидите.

Джонни забрал у него ковшик. Ведра с молоком Квини он отнес в ледник и слил в пастеризатор. После чего два ведра молока Салли, Джонни и физик переместились из хлева к руинам тракторного сарая.

Покопавшись под сломанными и перевернутыми столами и верстаками, Джонни нашел старую ржавую форму для выпечки. Поместив ее на открытом пространстве в середине двора, он повернулся к Петерсону.

– Теперь берите это ведро и налейте молока в противень. Немного, только так, чтобы прикрыть дно, может, чуть-чуть побольше. – Он снова вручил Петерсону ковшик.

Ученый зачерпнул самую малость белой жидкости и осторожно вылил на дно жестянки.

– Хватит! – предостерег его Джонни. – Теперь уберем это подальше отсюда.

Он взял ведра, понес их к заднему крыльцу и исчез на кухне.

К этому времени странные манипуляции двух людей привлекли внимание галдящих репортеров за забором, и те прижались к проволоке, снова выкрикивая просьбы дать интервью или просто поделиться информацией. Операторы телекамер направили на двор собственные мощные лампы, дополнявшие сияние военных прожекторов, и начали снимать происходящее. Доктор Петерсон сердито глянул на толпу и повернулся к подошедшему Джонни.

– Калпеппер, вы из меня дурака сделать хотите? – прошипел он.

– Огоньку не найдется? – поинтересовался Джонни, проигнорировав вопрос.

Ученый, любитель подымить трубкой, вытащил из кармана пригоршню хозяйственных спичек. Джонни показал удочку из стеклопластика с привязанной к грузилу тряпочкой и, отведя Петерсона назад ярдов на пятьдесят, протянул тому лоскут на леске.

– Понюхайте, – сказал он. – Я смочил его керосином, чтобы не погас, пока полетит.

Петерсон кивнул.

– Рыбу ловить умеете? – спросил Джонни.

– Могу за пятьдесят ярдов забросить наживку на плавающую щепку! – гордо сказал физик.

Джонни вручил ему удилище с катушкой.

– Давайте, док, поджигайте тряпку, а потом посмотрим, как вы забросите ее в эту форму для торта.

Под прицелом жужжащих телекамер и десятков фотографов, поднявших свои телевики и молившихся, чтобы хватило света, доктор Петерсон поджег лоскут. Он оглянулся проверить, нет ли сзади препятствий, а потом быстрым движением опытного рыболова, одним запястьем, забросил «наживку». Крошечный факел описал в воздухе стремительную размытую дугу и угодил точнехонько в центр плоской тарелки.

Света фоторепортерам хватило с лихвой!

Ночь стала фиолетовой, когда ее озарил взмывший в моментально потемневшее небо неистовый клокочущий шар пурпурного огня. Вспышка осветила все постройки и скопившихся за забором людей и машины. Жар накрыл оторопевшего ученого и молодого фермера, как будто вдруг открылась заслонка доменной печи.

Все кончилось через секунду. Огонь полыхнул и погас. На минуту управляющий ранчо и предводитель ученых ослепли, невзирая на то что нацеленные на двор телевизионные и военные прожекторы светили все с той же силой. Ряды газетчиков и фотографов, ставших свидетелями этой потрясающей демонстрации, взорвались неистовством.

Петерсон, вновь обретший зрение, не мог оторвать изумленного взгляда от слегка дымящейся покоробившейся формы.

– Что ж, отрежьте мне язык и назовите меня Оппенгеймером! – воскликнул он.

– И это было только молоко, – сказал Джонни. – Вы знаете хорошее безопасное место, где мы могли бы испытать яйца? После того, что сегодня утром случилось с Хетти, я бы поостерегся ставить эксперименты где-нибудь тут.

Час спустя военный вертолет молотил лопастями ночь, перенося три галлона молока Салли с ранчо на авиабазу Неллис, где поджидал реактивный самолет, готовый доставить запечатанную канистру в лаборатории КАЭ в Альбукерке.

Гостиную фермерского дома Петерсон превратил в штаб, и там работал полевой армейский коммутатор, переадресовывая звонки в разные углы комнаты. Управлялся с ним человек из службы безопасности КАЭ.

Хетти решила, что одного землетрясения в день ей хватит, и пошла спать. Барни, ошарашенный, но довольный появлением такой большой компании, сидел на краешке стула и жадно смотрел и слушал, не понимая ничего из того, что видел или слышал. В углу комнаты над выдвижной крышкой старинного бюро сгорбился Джонни, составлявший список всего, что ему требовалось для ликвидации ущерба после растущего списка взрывов этой недели.

Петерсон с тремя своими сотрудниками вели продолжительное совещание за большим столом в середине комнаты, когда у локтя ученого звякнул армейский полевой телефон.

Оператор, сидящий в другом конце комнаты за коммутатором, обернулся и пояснил:

– Доктор Петерсон, это председатель Комиссии. Только что до него дозвонился.

Петерсон снял трубку.

– Джон, – крикнул он в микрофон, – это Петерсон. Где вы были?

Из трубки послышались пронзительные скрипы, и Петерсон отодвинул ее от уха.

– Да, я все знаю, – сказал он. – Да… да… да. Знаю, что на вас газетчики насели. Да, радио слушал. Да, Джон, я знаю, что звучит довольно глупо. Что? Приезжайте на ранчо и посмотрите. Откуда, вы думаете, я вам звоню?

Телефон разразился резким кудахтаньем, и Петерсон поморщился.

– Послушайте, председатель, – сумел вклиниться он, – я не могу прекратить эти сказки. Что? Я сказал, что не могу прекратить эти сказки по одной простой причине. Они соответствуют действительности.

Единственным звуком, который доносился сейчас из трубки, было равномерное гудение телефонной линии.

– Джон, вы здесь? – спросил Петерсон.

Из Вашингтона пришло неразборчивое бормотание.

– Тогда слушайте внимательно. Что мне сейчас здесь нужно, так это команда лучших в стране генетиков, и настолько быстро, как только сумеете их собрать и посадить в самолет.

Шипение из трубки.

– Что? Нет, председатель, команды психиатров мне не надо. Я совершенно нормален. – Петерсон помолчал. – Мне так кажется.

Он говорил с начальником еще минут пятнадцать. За время этого долгого разговора его первый заместитель и старший офицер безопасности рабочей группы по двум другим телефонам, расставленным по краю большого стола, успели сделать звонков пять. Когда Петерсен повесил трубку, государственная машина завертелась, собирая лучших в стране биохимиков, зоогенетиков, экспертов по агрономии и животноводству и чертову дюжину прочих -истов, готовая упаковать и доставить их самолетом или поездом на главную площадку КАЭ во Френчмен-Флэт и на «Сёркл-Т».

Петерсон порывисто вздохнул и потянулся за табаком. Помощник, сидевший напротив, прикрыл микрофон рукой и наклонился в сторону начальника.

– Это «Ассошиэйтед Пресс», из Нью-Йорка, – прошептал он. – Злые как черти из-за нашей секретности и грозятся позвонить президенту и каждому конгрессмену в Вашингтон, если мы не разродимся какой-нибудь информацией.

– Почему я не завалил алгебру во втором семестре? – простонал Петерсон. – Нет, приперло же мне быть гением. И что теперь? Превратился в какую-то доярку… – Он глянул на часы. – Скажите им там, что в восемь