Он жестом попросил Петерсона сесть, а затем протянул ему пачку фотокарточек и других бумаг. На каждом фото были видны четкие белые очертания лабораторного стакана, окруженные сплошным полем черного цвета. Два листа были полностью белыми.

– Флойд, я не могу поверить! – сказал физик, запустив себе пальцы в волосы. – Я сам все видел, я сам все делал. Я провел эксперименты, доказал и все равно не верю.

Петерсон перебирал пачку фотографий и выжидающе молчал.

– Фред, во что вы не верите? – спросил он наконец.

Физик наклонился и похлопал по бумагам в руках у Петерсона.

– Мы подвергли это дурацкое вещество действию высокоэнергетичных и низкоэнергетичных частиц из всех возможных источников, которые только можем здесь получить, то есть практически полный набор, если без взрыва водородной бомбы. Мы стреляли альфа-частицами, гамма-, бета-, весь список, рассеянным лучом, сфокусированным лучом и простым облучением. Ничто не прошло дальше стекла, в которое заключена эта чертова жижа. Флойд, они ее огибали. Они ее огибали… – Физик лег головой на руки. – Ни один материал не может иметь таких свойств, – всхлипнул он.

Пока Петерсон изумленно вглядывался в отчеты об экспериментах, Фред попытался взять себя в руки.

– Это еще не вся история, – продолжил он, подошел к Петерсону и вытащил два полностью белых листа. – Вот это, – срывающимся голосом сказал он, – представляет собой лист фотобумаги, который погрузили в эту дрянь, затем дали высохнуть и обстреливали заряженными частицами. А это, – он помахал вторым листом, – кусок фотобумаги в центре панели, закрытый листом обычной писчей бумаги, которую обработали этим веществом.

Петерсон поднял на него взгляд.

– Жидкость, непроницаемая для излучения, – потрясенно проговорил он.

Собеседник молча кивнул.

– Восемь лет в университете, – еле слышно прошептал он. – Шесть лет в летних школах. Четыре гранта. Десять лет исследований… Все полетело к чертям! – вскричал он. – Из-за какой-то негодной вонючей коровы.

Петерсон тихонько похлопал физика по плечу.

– Фред, все нормально. Не принимайте так близко к сердцу. Могло быть и хуже.

– Как? – отрешенно спросил тот. – Если бы эту дрянь надоили от кенгуру?

Вернувшись в офис, Петерсон отказался отвечать на десяток звонков, отдавая приказания немедленно доставить новые порции голубого «молока» в Аргоннскую лабораторию для дальнейших экспериментов с радиацией и подтверждения невадских результатов. Он распорядился подготовить на следующее утро эксперимент с коричневой жидкостью и только тогда принял звонок от председателя КАЭ.

– Да, Джон, у нас кое-что есть.

Операция «Молочница» была в разгаре!

На следующее утро исследователи снова набились в комнату видеонаблюдения, поскольку Петерсон приготовился повторить тест, используя образец коричневатого «молока» Мелоди.

Сперва всем точно так же невольно захотелось съежиться у экранов, когда первая капля из яйца полетела в сторону жидкости, но на этот раз Петерсон заставил себя смотреть. И снова через усилители послышался тихий булькающий звук и больше ничего. Такое же облако распространилось по изначально мутной жидкости, а когда в молоко добавили полное содержимое яйца, стакан приобрел равномерный коричневый цвет, совершенно непрозрачный. Несколько минут ученые изучали стеклянный сосуд, надеясь на повторение взрыва с отложенным эффектом.

Когда ничего так и не произошло, Петерсон кивнул ассистенту за соседним пультом. Ассистент повернул несколько тумблеров, и на экране появилась механическая рука с дистанционным управлением. Клешня опустилась над лабораторным стаканом и, аккуратно сжав его, легко скинула на цементный пол бункера. Единственным звуком стал приглушенный звон удара стеклянного днища о цемент. Ассистент легонько пошевелил рычаги, и емкость покачалась вперед-назад.

Петерсон, внимательно за всем этим наблюдавший, подал голос:

– Сделай так еще раз.

Оператор подвигал рычаги.

– Вы посмотрите! – воскликнул Петерсон. – Эта штука затвердела.

Одним быстрым движением предположение подтвердили, и тогда Петерсон приказал поднять стакан на пять футов над полом и медленно наклонить. Клешня начала вращаться на своем основании, и сосуд вместе с ней. Он повернулся почти на сто восемьдесят градусов, когда вся затвердевшая масса одним куском выскользнула наружу.

Наблюдатели затаили дыхание, глядя, как кусок упал на жесткий пол. Он ударился, подскочил на несколько дюймов, снова упал, еще разок подпрыгнул и, задрожав, остановился. Так родилось то, что вскоре стало называться «Могучим материалом Мелоди».

Начались испытания. Но обнаружилось кое-что неожиданное. К тому моменту, как коричневый сгусток вынесли из бункера, он затвердел настолько, что его ничем было не разломать и не разрезать. Поверхность слегка поддалась самому прочному полотну электропилы, но потом резко вернулась в исходное положение, оставшись неповрежденной. Даже алмазное сверло не производило никакого эффекта.

И тогда весь кусок целиком поехал путешествовать по различным лабораториям. Радиационные лаборатории с откровенным ликованием сообщали об отсутствии у материала уникальных свойств. Один за другим эксперименты оканчивались ничем, пока в группе по изучению физических свойств не возникло предложение.

– Его нельзя разрезать, сломать или разорвать, – сказал Петерсону инженер, взвешивая в руке загадочный легкий сгусток. – Его не сжечь, не пробить в нем отверстий и даже не протравить поверхность любой из известных кислот. Это вещество прочнее стали и примерно в пятьдесят раз легче.

– Ну хорошо, для чего это может пригодиться? – спросил Петерсон.

– Его можно заливать в формы сразу после смешивания, – многозначительно сказал инженер.

– А вы правы! – взволновано вскочил Петерсон. – И впрямь, космический корабль, отлитый из этого вещества и покрытый «краской Салли», будет достаточно легким и достаточно защищенным, чтобы работать на обычном ракетном топливе.

Трудясь в авральном режиме, три ведущих пластиковых завода страны выпустили три легких одноместных космических корабля, используя государственные поставки «Мелоди-микс». Корпуса, без двигателя весившие менее тонны, покрыли двойным слоем «краски Салли» и установили на них одноступенчатый ракетный двигатель на жидком топливе.

Теплым августовским вечером через двадцать восемь дней после того, как появилось «молоко», первый летательный аппарат стоял на пусковой площадке на мысе Канаверал, освещенный столбами света. Топливные бригады закончили заправку цистерн, которые должны были отделиться вместе с двигателем после выгорания. Внутри ракеты неловко скрючился в стропах майор Квортермейн, которому предстояло короткое, но символичное путешествие через радиационные поля Ван Аллена и обратно на Землю.

Стропы крепились внутри спасательной капсулы, поскольку использование химического топлива вернуло многие из прежних сложностей космических запусков. На обратном пути Квортермейну предстояло выброситься на высоте шестидесяти тысяч футов и раскрыть огромный парашют, чтобы медленно опуститься вместе с капсулой на поверхность Атлантики, где его будут поджидать спасательные корабли. Легкий корпус ракеты должен был выпустить отдельный парашют и тоже приземлиться для последующего восстановления и исследования.

Сидящий внутри корабля Квортермейн принюхался и сморщил нос.

– Давайте запускать эту штуку, – сказал он в ларингофон. – Наверное, флоридский воздух сюда просочился.

– Четыре минуты до отсчета времени, – ответил командный пункт. – Включи пока вентиляторы.

Снаружи корабля топливные бригады убирали свое оборудование с площадки. В теплом ночном воздухе висело то же тяжелое зловоние.

В 20:02, через двадцать восемь дней после того, как появилось новое «молоко», майор Квортермейн идеально провел старт.

В 20:03 два других корпуса из «Мелоди-микс», стоявшие на соседних площадках,