— К моему другу. Где-то мы должны переночевать, азавтра утром поедем в Юбилейный: это бессмысленно, но отговаривать тебя я нестану.

— Я должна туда поехать, — сказала я, точнооправдываясь.

— Зачем? Что ты можешь узнать, раз этот жирный боровничего не смог там накопать, а ведь у него большие возможности.

— Я должна поехать, увидеть этот дом…

— Я ведь не сказал тебе «нет», — перебилСаша. — Я сказал, что это бессмысленно.

— А что, по-твоему, я еще могу сделать? —всхлипнула я.

— Я мог бы ответить что. — Голос его звучал совершенноспокойно, только сведенные у переносицы брови свидетельствовали о том, чторазговор ему неприятен. — Если бы знал всю правду.

— Какую, к черту, правду? — не выдержала я. —Я все тебе рассказала.

— Думаю, далеко не все. Я не верю, что ты ничего не зналао муже, иначе все твои дальнейшие действия выглядят нелогично. Твоя семьяпогибает, а ты срываешься в бега, вместо того чтобы идти в милицию. Почему?

— Господи, я ведь говорила тебе: я не помню те часыпосле взрыва, я не помню, как и почему оказалась на даче.

— Допустим. А потом? Почему ты бежала из города, вместотого чтобы помочь найти убийц?

Я закусила губу, вздохнула, чертыхнулась и выпалила:

— Потому что я убила человека! Он явился на дачу,ночью. Я убила его топором и сбежала. Господи, да я даже не знала, кто он… Ячуть не свихнулась, когда пришла в себя. А вдруг это был сторож иликакой-нибудь мелкий жулик, например садовый вор. Правда, у него был пистолет инож. Думаю, он шел убить меня, а вышло наоборот. И я сбежала.

— Значит, у тебя его пистолет? Достался по наследству?

— Значит.

В этот момент машина остановилась, я посмотрела в окно:тупик, одинокий фонарь справа и темная громада дома.

— Приехали? — спросила я, Саша кивнул, и мыпокинули машину.

Низкий заборчик, скрипучая калитка, свет не горел ни в одномокне. Саша поднялся на крыльцо и долго звонил, а я стояла рядом, переминаясь сноги на ногу.

— По-моему, в доме ни души, — высказала я дельнуюмысль.

Саша сбежал с крыльца и стал шарить в темноте руками, присевна корточки. Вернулся с ключом.

— Значит, Вадим на дежурстве, — пояснил он иоткрыл дверь, потом долго искал выключатель, я терпеливо ждала, прислушиваясь кего шагам и силясь хоть что-то разглядеть в кромешной тьме.

Наконец вспыхнул свет — тусклая лампочка под потолком, а я судивлением огляделась: более странного жилища мне видеть еще не приходилось.Длинный коридор, который одновременно являлся кухней, высоченные потолки,бетонный пол, стрельчатое окно впереди. Из коридора шли восемь дверей, почетыре с каждой стороны. Две заколочены досками, еще три сорваны с петель,только две имели вполне пристойный вид, хотя некогда белая краска потрескаласьи сквозь нее проступали темно-зеленые разводы.

— Это что ж такое? — вымолвила я, заметив на одномиз кухонных столов керосинку, лично я их до этого видела только в кино.

— Керосинка, — охотно пояснил Саша.

— Нет, я об этом… — Я неопределенно махнула рукой, аСаша засмеялся:

— Казарма фабрики «Красный швейник».

— Господи… здесь кто-нибудь живет?

— Мой друг Вадим. Остальных давно выселили. Про казармуэту вроде бы все забыли: сносить как будто не собираются, Вадима никто нетревожит. Он месяц просидел в яме метр на метр и глубиной с колодец, и теперь унего тяготение к большим пространствам, желательно незаполненным. Электричествопровел сам, квартплату не спрашивают, в общем, ему нравится. Проходи и будь какдома. Обстановка комнаты намекала на неприхотливость ее владельца, мебельпятидесятых годов, которую следовало бы назвать рухлядью, но всюду царилачистота, а на древней тумбочке красовался огромный телевизор «Сони». Надополагать, очень дорогой, это как-то не соответствовало обликухозяина-полубомжа.

— Он не боится, что свистнут? — устало спросила я,кивнув на телевизор, вытянула ноги, устроившись на диване, и закрыла глаза.

— Вадим ничего не боится. Его и раньше испугать былозатруднительно, а сейчас и вовсе пустое дело.

— Занятно, — кивнула я.

— Он работает охранником, раньше утра не вернется, такчто мы скорее всего даже не встретимся.

— Это важно? — подняла я голову.

— Я не люблю подвергать друзей опасности, а мы… как бывыразиться помягче… в дерьме по самые уши.

— Действительно, помягче… — хмыкнула я.

— Пойду уберу машину с улицы, — сказал Саша иушел. Когда вернулся, достал одеяло из древнего шкафа и укрыл меня, япробубнила:

— Спасибо.

Он исчез в кухне и некоторое время там возился, должно быть,стряпал ужин, где-то через полчаса заглянул в комнату, потом соорудил себепостель на полу, разделся и лег.

Я выждала час, после чего осторожно поднялась: в комнатегорел ночник, Саша прикрыл его сверху своей рубашкой, чтоб свет не бил в глаза,я выскользнула в коридор, выпила стакан воды и вернулась назад. Саша спал,слегка посапывая, и явно не собирался просыпаться.

Я потянулась к его одежде, извлекла бумажник, ключи, носовойплаток, квитанцию об оплате за стоянку автомашины и троллейбусный билет. Вподкладке куртки был сделан потайной карман, в нем лежал сотовый. Неплохая вещьдля бедного парня, живущего на пенсию по инвалидности. Наплечную кобуру вместес оружием он сунул под подушку. Шума я произвела достаточно, но просыпаться онпо-прежнему не собирался. «Очень хорошо», — мысленно хмыкнула я и открылабумажник. Водительское Удостоверение и паспорт на имя Сорина АлександраАлексеевича, какие-то квитанции, фотография женщины лет двадцати пяти снадписью «Не забывай, твоя Л.», а в отдельном кармашке очень занятная штука:лицензия частного детектива.

— Здорово, — подивилась я, частные сыщики ассоциировалисьу меня исключительно с соотечественниками Арчи Гудвина, и теперь я пребывала внедоумении.

Недоумения прибавил еще один документ: разрешение на ношениеоружия. Все это здорово, да вот беда: настоящий паспорт я смогу отличить отподделки (при условии, что он раскрашен от руки), а как быть с этими бумагами,раз я их раньше в глаза не видела? Мысленно чертыхнувшись, я убрала документына место и вновь устроилась на диване. «Частный сыщик, ха… И что ему от менянадо?»