– Но, дядюшка, ведь она сумасшедшая! – вскричал я,забывшись, и сердце мое болезненно сжалось.

– Ну, уж и сумасшедшая! Вовсе не сумасшедшая, а так,испытала, знаешь, несчастия… Что ж делать, братец, и рад бы с умом… А впрочем,и с умом-то какие бывают! А какая она добрая, если б ты знал, благороднаякакая!

– Но, боже мой! он уж и мирится с этою мыслью! – сказал я вотчаянии.

– А что ж и делать-то, как не так? Ведь для моего же благастараются, да и, наконец, уже я предчувствовал, что, рано ли, поздно ли, а неотвертишься: заставят жениться. Так уж лучше теперь, чем еще ссору из-за этогозатевать. Я тебе, брат Сережа, все откровенно скажу: я даже отчасти и рад.Решился, так уж решился, по крайней мере, с плеч долой, – спокойнее как-то. Явот и шел сюда почти совсем уж спокойный. Такова уж, видно, звезда моя! Аглавное, в выигрыше то, что Настя при нас остается. Я ведь и согласился с этимусловием. А тут она сама бежать хочет! Да не будет же этого! – вскрикнул дядя,топнув ногою. – Послушай, Сергей, – прибавил он с решительным видом, – подождименя здесь, никуда не ходи; я мигом к тебе ворочусь.

– Куда вы, дядюшка?

– Может быть, я ее увижу, Сергей: все объяснится, поверь,что все объяснится, и… и… и женишься же ты на ней – даю тебе честное слово!

Дядя быстро вышел из комнаты и поворотил в сад, а не к дому.Я следил за ним из окна.

Я остался один. Положение мое было нестерпимое: мнеотказали, а дядя хотел женить меня чуть не насильно. Я сбивался и путался вмыслях. Мизинчиков и его предложение не выходили у меня из головы. Во что бы нистало дядю надо было спасти! Я даже думал пойти сыскать Мизинчикова ирассказать ему все. Но куда, однако ж, пошел дядя? Он сам сказал, что идетотыскивать Настеньку, а между тем поворотил в сад. Мысль о тайных свиданияхпромелькнула в моей голове, и пренеприятное чувство ущемило мое сердце. Явспомнил слова Мизинчикова про тайную связь… Подумав с минуту, я с негодованиемотбросил все мои подозрения. Дядя не мог обманывать: это очевидно. Беспокойствомое возрастало каждую минуту. Бессознательно вышел я на крыльцо и пошел вглубину сада, по той самой аллее, в которой исчез дядя. Месяц начинал всходить.Я знал этот сад вдоль и поперек и не боялся заблудиться. Дойдя до старойбеседки, уединенно стоявшей на берегу одряхлевшего, покрытого тиной пруда, явдруг остановился как вкопанный: мне послышались в беседке голоса. Не могу выразить,какое странное чувство досады овладело мною! Я был уверен, что это дядя иНастенька, и продолжал подходить, успокаивая на всякий случай свою совесть тем,что иду прежним шагом и не стараюсь подкрадываться. Вдруг раздался ясно звукпоцелуя, потом звуки каких-то одушевленных слов, и тотчас же вслед за этим –пронзительный женский крик. В то же мгновение женщина в белом платье выбежалаиз беседки и промелькнула мимо меня, как ласточка. Мне показалось даже, что оназакрывала руками лицо, чтоб не быть узнанной: вероятно, меня заметили избеседки. Но каково же было мое изумление, когда в вышедшем вслед за испуганнойдамой кавалере я узнал Обноскина, – Обноскина, который, по словам Мизинчикова,давно уж уехал! С своей стороны, и Обноскин, увидав меня, чрезвычайно смутился:все нахальство его исчезло.

– Извините меня, но… я никак не ожидал с вами встретиться, –проговорил он, улыбаясь и заикаясь.

– А я с вами, – отвечал я насмешливо, – тем более что яслышал, вы уж уехали.

– Нет-с… это так… я проводил только недалеко маменьку. Номогу ли я обратиться к вам как к благороднейшему человеку в мире?

– С чем это?

– Есть случаи, – и вы сами согласитесь с этим, – когдаистинно благородный человек принужден обратиться ко всему благородству чувствдругого, истинно благородного человека… Надеюсь, вы понимаете меня…

– Не надейтесь: ничего решительно не понимаю.

– Вы видели даму, которая находилась вместе со мной вбеседке?

– Видел, но не узнал.

– А, не узнали!.. Эту даму я назову скоро моею женою.

– Поздравляю вас. Но чем же я могу быть вам полезен?

– Только одним: сохранив глубочайшую тайну о том, что выменя видели с этой дамой.

«Кто ж бы это? – подумал я, – уж не…»

– Право, не знаю-с, – отвечал я Обноскину. – Надеюсь, выизвините, что не могу дать вам слова…

– Нет, ради бога, пожалуйста, – умолял Обноскин. – Поймитемое положение: это секрет. Вы тоже можете быть женихом, тогда и я, с своейстороны…

– Тс! кто-то идет!

– Где?

Действительно, шагах в тридцати от нас, чуть приметно,промелькнула тень проходившего человека.

– Это… это, верно, Фома Фомич! – прошептал Обноскин, трепещавсем телом. – Я узнаю его по походке. Боже мой! и еще шаги, с другой стороны!Слышите… Прощайте! благодарю вас и… умоляю вас…

Обноскин скрылся. Чрез минуту передо мной очутился дядя, какбудто вырос из-под земли.

– Это ты? – окрикнул он меня. – Все пропало, Сережа! всепропало!

Я заметил, что он дрожал всем телом.

– Что пропало, дядюшка?

– Пойдем! – сказал он, задыхаясь, и, крепко схватив меня заруку, потащил за собою. Но всю дорогу до флигеля он не сказал ни слова, недавал и мне говорить. Я ожидал чего-нибудь сверхъестественного и почти необманулся. Когда мы вошли в комнату, с ним сделалось дурно; он был бледен, какмертвый. Я немедленно спрыснул его водою. « Вероятно, случилось что-нибудьочень ужасное, – думал я, – когда с таким человеком делается обморок».

– Дядюшка, что с вами? – спросил я наконец.

– Все пропало, Сережа! Фома застал меня в саду вместе сНастенькой в ту самую минуту, когда я поцеловал ее!

– Поцеловали! в саду! – вскричал я, смотря в изумлении надядю.

– В саду, братец. Бог попутал! Пошел я, чтоб непременно ееувидать. Хотел ей все высказать, урезонить ее, насчет тебя то есть. А она меняуж целый час дожидалась, там, у сломанной скамейки, за прудом… Она туда частоприходит, когда надо поговорить со мной.

– Часто, дядюшка?

– Часто, братец! Последнее время почти каждую ночь срядусходились. Только они нас, верно и выследили, – уж знаю, что выследили, и знаю,что тут Анна Ниловна все работала. Мы на время и прервали; дня четыре уж ничегоне было; а вот сегодня опять понадобилось. Сам ты видел, какая нужда была: безэтого как же бы я ей сказал? Прихожу, в надежде застать, а она уж там целый чассидит, меня дожидается: тоже надо было кое-что сообщить…

– Боже мой, какая неосторожность! ведь вы знали, что за вамиследят?