– Зря ты так. Сакура не хочет опадать.

Мисаки подняла на него глаза.

– Уверен, она бы хотела цвести долго-долго. – Он прищурил глаза, улыбаясь. – Поэтому сакура такая красивая.

Уголки губ Мисаки, утопающие в морщинах, чуть приподнялись.

А ведь и правда. Сакура не хочет опадать…

Будь ее воля – так и радовала бы глаз полным цветом.

«И я хочу цвести, как сакура. Навсегда остаться такой, как когда-то была».

Как тогда, с Харуто.

Поздно загадывать желания, но все-таки Мисаки страшно захотелось обратно, к нему.

И ничего с собой не поделаешь…

С серого неба посыпались сияющие белые снежинки. Первый снег в этом году. Мисаки глядела, как кристаллики тают, подлетев к стеклу, – прямо как ее собственная жизнь. Но снег все летел и летел, тихо, безмолвно выбеляя темные улицы Токио.

Глава четвертая

Зима

Приближалось Рождество[31], и в воздухе нарастал ажиотаж.

По телевизору передавали, какую в этом году подготовили праздничную иллюминацию и где, изо всех колонок раздавались рождественские песни. Прохожие улыбались в предвкушении тематических мероприятий.

В магазине, в котором закупался Такаси, Мэрайя Кэри как раз пела «All I Want For Christmas Is You».

«Надо же, и тут Рождество», – невольно улыбнулся Такаси.

Он прошелся между полок, складывал в корзину еду, туалетную бумагу и что там еще дома закончилось. А когда уже собирался на кассу, увидел в отделе сладостей торт в форме снеговика.

«Куплю, пожалуй, Мисаки».

Мужчина аккуратно сложил его в корзину, чтобы не помялся.

Зима в этом году выдалась холодная. Пуховку приходилось застегивать под самый подбородок, а зловредный мороз все равно беспардонно вытягивал из тела тепло. Хотелось надеяться, что хотя бы Мисаки не зябнет. Брат оставил у кровати еще одно одеяло. Вопрос только в том, чтобы она им как следует укрылась. Такаси поспешил домой.

В последнее время сестра совсем ослабела. То ли иммунитет просел, то ли еще что-то, но от малейших колебаний погоды у нее тут же поднималась температура. Такаси переживал, что девушка тает день ото дня, и обратился за советом к доктору Камие.

– Мне очень жаль вам говорить, но, боюсь, Мисаки не доживет до весны…

Такаси знал, что этот день придет. Но все же, когда услышал роковые слова, ему показалось, что мир перевернулся, и душу захлестнуло отчаяние. Мисаки умрет… От невыразимой тоски и страха, которые подкрались как холодный ветер, сердце сковало льдом.

Сестра и сама видела, как ослабла. Ныли пролежни, и любое движение давалось ей тяжелее с каждым днем. Однако она больше не злилась и не паниковала. Как будто смирилась. Наверное, осознала, что никакими молитвами не вернет здоровье. Такаси, когда тот глядел на смотрящую куда-то в сторону сестру, даже казалось, что она ждет смерти. «Скорее бы все закончилось», – без слов говорила она. Его душа сжималась от боли.

Но Такаси держался изо всех сил, чтобы сохранять рядом с сестрой бодрость духа. Чтобы хоть немножко подбодрить Мисаки, нельзя давать слабину – поэтому с ней он всегда улыбался.

Когда добрался до «Ариакэ-я», тут же поднялся в комнату к сестре, ни минутки не дав себе на передышку.

– Можно к тебе? – крикнул он, и девушка скрипуче и еле слышно ответила:

– Угу.

Мисаки настроила койку так, чтобы сидеть, и глядела в небесную пустоту. Настоящая иссохшая старушка, от которой остались только кожа да кости. Никто бы не поверил, что ей всего двадцать четыре. Лицо Такаси при виде мумии против воли омрачалось, но он заставил себя улыбаться.

– Ну и холодина сегодня! Говорят, в этом году побит температурный антирекорд. И завтра еще похолодает, бесит прям. Ты как тут, не мерзнешь? Может, еще одеяло принести?

Мисаки молча покачала головой. Кажется, она даже говорить уставала.

– Точно! Смотри, чего в магазине нашел!

Сестра перевела на него тусклый взгляд. В правом глазу вовсю прогрессировала катаракта, поэтому зрачок заволокла белая пелена. Такаси осторожно вытащил на свет снеговика.

– Ну прелесть же? Съедим потом?

– Угу… – Мисаки чуть-чуть улыбнулась.

Такаси редко удавалось увидеть ее улыбку, и он страшно обрадовался. Когда лицо сестры светлело, он всегда приходил в восторг, даже когда к ней подкралась старость. Хотелось бы, чтобы Мисаки улыбалась почаще. И он делал для этого все, что мог.

– Что хочешь на Рождество?

– В смысле – подарок?

– Ага. Что хочешь достану.

Мисаки задумалась, но затем прошелестела:

– Ничего не надо…

– Ну не глупи. Что-нибудь наверняка хочешь! Какую-нибудь штуку, или сходить куда. Давай не стесняйся! Санте все передам.

– Ты чего, – рассмеялась одними глазами Мисаки. – Я уже большая!

– Брось. Рождество всего один раз в году. Никому не будет вреда, если ты в кои-то веки чего-нибудь попросишь у Санты.

– Пожалуй, – согласилась девушка, закрывая веки. Она о чем-то задумалась. – Но все-таки не надо. Я правда ничего не хочу.

– Да?

– Угу. Спасибо…

На лицо Мисаки падал мягкий оранжевый свет нагревателя. Казалось, ее слабая фигурка вот-вот растает в этом свете. Из-под розовой, как лепестки сакуры, вязаной шапочки выбивались седые, будто впитавшие белизну снега, волосы.

– До Рождества еще есть время. Что-нибудь придумаешь – сразу говори.

Сестра ничего не ответила, но Такаси и так понимал, о чем она думает.

Он знал. Знал, что ее главное желание не исполнит никто. Какие-то вещи не вернуть даже самыми пламенными мольбами.

Мисаки хотела снова увидеться с Харуто.

Но только не в нынешнем облике.

Когда Такаси вышел в коридор, то вспомнил еще раз, что ему сказал Камия.

«Боюсь, Мисаки не доживет до весны».

Такаси от беспомощности поджал губы.

«Наверное, я больше ничего не могу…»

В детстве я верил, что Рождество – волшебный день, когда исполняются желания.

До сих пор помню, как по утрам просыпался, а возле подушки лежал подарок, и я прыгал по кровати от радости, что Санта меня услышал.

Но шли годы, и детская невинность растаяла, как снег по весне, а Рождество превратилось в одну большую вульгарную маркетинговую акцию для парочек. Я больше ничего не загадывал в священную ночь. И вряд ли когда-то загадаю. Но вдруг вспомнил ее. Мисаки. Ту, которую решил больше никогда не вспоминать.

О чем сегодня, глядя в рождественское небо, мечтает она?

После обеда Харуто более-менее разобрался с работой, но вдруг господину Саваи срочно понадобилось что-то отправить, и он послал молодого сотрудника на почту. Почему-то – все-таки вряд ли из-за Рождества – отделение оказалось забито. Харуто пришлось взять талончик и присесть на диван в ожидании своей очереди. Наконец его вызвали к