освободившемуся окну, молодой человек отдал мелкий пакет и ушел. Ветер пробирал до костей, а по небу стелились толстые, как пуховые перины, облака. Казалось, вот-вот пойдет снег.

Харуто поежился, спрятал руки в карманы пальто горчичного цвета и поплелся вверх по пологому склону обратно в офис. С каждым выдохом вырывалось белое облачко пара, с каждым вдохом нос чуть покалывало. Харуто терпеть не мог зиму. Он поглядел в свинцовое небо и вздохнул.

С порога его встретили неожиданной новостью:

– К тебе посетитель.

Странно: к Харуто никогда никто не ходил. Кто это вдруг? Озадаченный, молодой человек прошел в уголок ожидания… и вздрогнул.

– Вы ее старший брат…

На кресле сидел, неуютно озираясь, Такаси.

Он заметно похудел. Исчезли накачанные плечи, а спина согнулась, как у выброшенного из дома кота. Из-за такого резкого преображения Харуто показалось, что он смотрит на призрака, и он позабыл все слова. Тем временем брат Мисаки поклонился:

– Прости, что так внезапно.

Улыбка на его лице смотрелась как-то неестественно и странно. Харуто невольно сглотнул комок в горле.

– Как у вас тут в фотостудии модно. Неуютно.

– Как вы узнали, где я работаю? – взволнованно спросил Харуто, и Такаси отдал ему помятую визитку. Ту самую, которую молодой человек когда-то протянул, случайно встретившись с мужчиной в гостях. Видимо, он ее тогда все-таки не выкинул. – Но зачем вы…

– Надо поговорить.

– О чем?

Такаси хотел что-то сказать, но огляделся по сторонам и умолк.

– Может, не тут? – наконец выдавил он. От его глаз как будто исходило призрачное сияние.

В итоге они ушли в Ёёги-Оояму, маленький парк рядом со студией. Там копошились в песочнице и качались на качелях дети. Мужчины сели на лавочку неподалеку.

Узнав о болезни Мисаки, Харуто какое-то время не мог пошевелиться. Тело под пальто от порывов северного ветра задубело, но молодой человек этого не чувствовал.

Мисаки больна? Синдром перемотки? И она стареет в разы быстрее обычного человека?

Мысли роились в голове, как песчаная буря.

– Она уже не похожа на ту девчонку, которую ты знал. Превратилась в старуху…

Слова давались Такаси с трудом, и он с силой сжал челюсти.

Мисаки… Та самая Мисаки… И старуха?

Харуто не мог поверить. И не хотел.

– Мы сделали все, что могли, но оно не лечится… – дрожащими от бессильного гнева губами проговорил Такаси.

Мужчина не смотрел прямо на Харуто – его взгляд устремился куда-то вперед, и потому для сомнений не оставалось места. Он не лгал и не выдумывал: Мисаки правда заболела, состарилась и вот-вот умрет. Харуто не знал, что делать, и его забила крупная дрожь. Он забыл, как дышать, и начал задыхаться, а сердце разрывалось на части от боли.

– Но когда? – дрожащим голосом спросил Харуто. – Когда она заболела?

– Первые симптомы проявились весной.

– А когда Мисаки узнала?

– Летом.

Харуто спрятал лицо в ладонях.

– Она не хотела тебе говорить. И не хотела, чтобы ты увидел, как она стареет и теряет красоту. Кто угодно, но только не ты.

Перед глазами воскрес ее образ.

Как она грустила на берегу у Сёнана.

«Так вот почему…»

– Но Мисаки… – продолжил Такаси, и Харуто обернулся к нему. – Мисаки все равно хочет с тобой встретиться.

У молодого человека покраснели глаза.

– Она по тебе скучает и хотела бы встретиться, даже будучи старухой.

Мисаки солгала. И обман дался ей страшной ценой.

«А я…»

– Я больше ничем не могу ей помочь. Ни остановить старение, ни вылечить. – Такаси повесил голову. – Харуто, прошу тебя. Спаси Мисаки. Кроме тебя, больше некому…

Харуто бесцельно бродил по ночному городу. Просто сворачивал с одной улицы на другую.

Вокруг мерцали рождественские гирлянды, но молодой человек не мог заставить себя любоваться ими. Там и сям радовались парочки. Все счастливо держались за руки или шли в обнимку. Но их счастье пролетало мимо Харуто. И праздничный гул, и рождественские песни доносились до его ушей откуда-то из далекого-предалекого мира.

«Я не заметил, как ей больно…»

Может, тогда, на море, она хотела рассказать правду. А он так некстати позвал ее замуж. Что она тогда подумала? Что почувствовала? Стоило представить, как больно он ранил Мисаки, и на глаза наворачивались слезы. Она тогда пришла в гости, чтобы попрощаться. А когда солгала, что ушла к другому, на самом деле пыталась скрыть правду о болезни.

Все лето она в одиночку боролась со страхом.

А он… Что он ей сказал?

«Это ж надо…»

Страшно обидел своими словами.

«Ты и так не могла сказать правду, а я…»

– Это ж надо было так жестоко с тобой поступить.

Харуто не выдержал и присел, сжимаясь в комок, прямо посреди освещенной рождественскими огнями улицы. С обеих сторон его огибала толпа. Он застыл на месте, как лодчонка в штиль, и вспоминал, как горько обидел Мисаки.

Зазвонил телефон. Харуто еле хватило сил достать его из кармана.

– Алло, Асакура? – раздался голос Макото, когда молодой человек принял вызов. – Мне показалось, ты сегодня немного странный. Все в порядке?

Харуто ничего не ответил. Он не знал, что сказать.

– Алло-о! Ты себя нормально чувствуешь?

– Мне…

– Где ты сейчас?

Молодой человек зажмурился. Среди рождественских песен эхом раздался голос Такаси: «Она по тебе скучает…»

– Асакура?

– Мне надо идти…

– Что?

– Меня ждут. – Харуто поднялся на ноги. – Меня ждет Мисаки…

Харуто бежал. Кое-как огибал прохожих, несся среди рождественских огней. Еле хватал ртом воздух. Но не останавливался ни на секунду. Бежал из последних сил. И вспоминал Мисаки. Дни, которые они провели вместе. Думал, как умудрился так ее обидеть. Думал о возлюбленной, которая в одиночку боролась со страхом перед старостью. Мысли сами лезли в голову и не желали уходить.

Наконец он добрался до «Ариакэ-я», куда в последний раз приходил так давно. Ветер трепал висящее на двери объявление: «Мы временно закрыты». Видимо, Мисаки стало совсем плохо, и идзакая пока не работала.

Харуто взлетел по лестнице с торца здания и позвонил в дверь. Вскоре на порог выглянул Такаси.

– Харуто?..

– Пожалуйста, пустите меня к Мисаки.

Харуто, пытаясь отдышаться, глубоко поклонился.

– Погоди минутку, – попросил мужчина, пропуская гостя в дом.

Молодой человек тер закоченевшие пальцы. Погода выдалась еще холоднее, чем вчера. От пота казалось, что он и вовсе покрылся ледяной коркой.

Вскоре хозяин дома вернулся. И с сожалением покачал головой:

– Говорит, не хочет, чтобы ты ее видел.

– Тогда пустите поговорить! – воскликнул он, хватая колеблющегося Такаси за руки. – Умоляю. Я готов у двери постоять. Ни за что не зайду внутрь. Только…

Такаси какое-то время колебался, но наконец