С летнего визита дом ничуть не изменился. Но стало темнее и тоскливее. Молодой человек вспомнил тот ясный день, когда Мисаки, нацепив маску, пригласила его к себе, как при этом волновалась. Как обрадовалась, когда он пригласил ее на фейерверки. Больше той улыбки нет…

Харуто остановился на пороге. Хлопнула дверь. Такаси уступил место гостю. Молодой человек глубоко вздохнул и спокойно обратился к фусуме:

– Мисаки…

Ответа не последовало. Но Харуто все же чувствовал, что она в комнате.

– Мне Такаси рассказал. Что ты болеешь.

Молодой человек представил себе, как она сидит в комнате. Совсем одна. И борется в одиночку с болезнью.

– Прости, что не заметил… – Голос дрогнул, когда Харуто вспомнил, как ранил любимую. – Ты, наверное, так настрадалась… Так боялась… А я ничего не заметил…

До сих пор не верилось. Разве могла Мисаки так быстро состариться?

«Я ведь помню ее такой же, какой она была. Своей ровесницей, двадцатичетырехлетней девушкой. Так… сложно поверить».

– Но мне на самом деле не важно, как ты выглядишь… – На глазах выступили слезы. – Я тебя все равно люблю. – Харуто коснулся фусумы, как будто кожи любимой. – Я тебя очень люблю.

Он столько хотел ей сказать, но, когда оказался рядом, слова не шли. И Харуто не мог простить себя за то, что никак ее не подбодрил, никак не укрепил дух. И за то, что малодушно ей поверил.

Он вытер рукавом пальто слезы и прошептал:

– Прости. Я еще приду.

А потом ушел на кухню. Обулся, вышел на улицу. Там стоял, облокотившись на перила и вглядываясь куда-то в темноту, Такаси. Он слабо улыбнулся и кивнул:

– Спасибо.

Харуто только покачал головой:

– Я еще приду. – И спустился по лестнице.

На обратном пути с неба все-таки посыпались редкие снежинки. Они напоминали лепестки сакуры, которой они с Мисаки любовались тогда, весной. Харуто брел сквозь снегопад и думал: «Такаси попросил меня спасти Мисаки. Но что я могу?»

Он отчаянно пожелал, чтобы ему хватило сил хоть что-нибудь для нее сделать.

Ветер унес белое облачко вздоха в ночную тьму. Харуто вытащил руку из кармана и попытался поймать снежинку. Но та растаяла, едва коснувшись ладони. И лишь темнота простиралась вокруг.

Без света и в стекле ничего не отражалось.

Мисаки сидела в комнате, погруженной во мрак и тишину, и смотрела на снег за окном. Ей даже казалось, что она слышит шуршание снежинок.

Такаси постучался и сразу отодвинул фусуму. Из коридора пролилось немного света, в стекле отразилась уродливая старуха, и Мисаки отшатнулась.

Брат закрыл за собой и тихо извинился.

– Прости. Я рассказал Харуто о болезни. Ты просила молчать, а я нарушил слово.

Снегопад усилился, накрывая улицы рождественского города белым одеялом. Мисаки снова обернулась к окну.

– Знаешь, когда Харуто вдруг позвал из-за двери, я ужасно испугалась. Душа ушла в пятки, когда поняла, что он узнал. – Мисаки легко провела пальцами и стеклу. – Но все-таки обрадовалась…

На ее губах заиграла легкая улыбка.

– Была рада услышать его голос, и он еще раз сказал, что меня любит… Ничего не могу с собой поделать.

Голос Харуто по-прежнему эхом отдавался среди снежного шелеста.

«Я тебя люблю».

От этих слов в глазах опять защипало. Нестерпимо. Когда он пришел, Мисаки решила, что ей все только снится. Ведь она так мечтала… снова встретиться. Но думала, что уже все. Что тогда, в машине, видела его в последний раз. А они встретились. Мисаки еще раз услышала его голос. Он назвал ее имя. И в отчаявшуюся душу проник маленький лучик света.

– Выпросил.

– Что?..

– Выпросил подарок у придурочного Санты. Сказал: а ну тащи. И он притащил тебе Харуто. – Такаси улыбнулся во весь рот.

Мисаки улыбнулась в ответ. Впервые за все это время – искренне. И пробормотала, отвернувшись к окну:

– Хорошо, что сегодня Рождество…

Давно у нее не разливалось такое тепло на сердце.

Девушке показалось, что сегодня ей наконец-то приснится что-то хорошее.

С тех пор Харуто приходил почти каждый день. Он присаживался снаружи комнаты и около часа что-нибудь рассказывал. Например, что у него сломался кондиционер[32], поэтому он мерз по ночам. Но Мисаки не могла заставить себя открыть фусуму. Она лежала на койке и с закрытыми глазами слушала рассказы Харуто. Представляла себе, как он сидит за тонкой перегородкой. Если он вдруг смеялся, то вспоминала его улыбку. Тогда сердце согревали лучи летнего солнца, и по груди расползалось ни с чем не сравнимое тепло. Даже в те дни, когда ломило суставы, когда организм будто разваливался, когда мучила температура и не хватало сил присесть, голос Харуто всегда исцелял душу Мисаки.

Он пришел даже в канун Нового года.

– Ну, вот и год заканчивается, – заметил Харуто из-за фусумы.

«И правда», – мысленно ответила ему девушка.

– Помнишь? Как ты мне отрезала мочку уха.

«Помню, конечно».

– Если честно, я даже не заметил. Пока не увидел, как ты побледнела. И вот тогда обернулся к зеркалу и увидел кровь. А потом уже чуть не разревелся.

«А вот не надо было так внезапно поворачиваться!»

– Болело – жуть, я никак не ожидал. Но сейчас я рад, что так вышло.

«Почему?»

– Потому что иначе я бы не позвал тебя на свидание.

«Хотя я тогда подумала, что так нечестно».

– Помнишь, как ты разозлилась, когда я признался, что соврал? Я не думал, что ты так бурно отреагируешь. Удивился.

«Ну а как ты хотел? Врать, знаешь ли, некрасиво».

– Или как мы летом ходили смотреть на фейерверки. Я так перепугался, когда мы потерялись в толпе.

«А я вообще поверить не могла, что ты такое допустил».

– Мы встречались после работы, ужинали, вместе смотрели кино. И на море съездили.

«Было весело…» – Мисаки закрыла глаза от сладости воспоминаний.

– Мисаки…

Девушка перевела глаза на фусуму.

– Мы с тобой совсем недолго общались, но каждую минуту ты дарила мне самое настоящее счастье.

«И я…»

– Давай в следующем году… – Он ненадолго умолк.

Мисаки пристально смотрела на перегородку.

– В следующем году… – Голос Харуто задрожал от слез. – …еще погуляем.

Девушка так хорошо поняла, что он хотел сказать, что у нее защемило сердце.

– Весной опять полюбуемся на цветение. Пойдем смотреть на сакуру в Ёцуе. Наверное, опять народу набежит, и будет шумно, а мы в этот раз сами напьемся и тоже будем буянить. Вообще-то я не умею, но, думаю, вместе мы что-нибудь сообразим. А летом выберемся на какой-нибудь фестиваль и на море тоже съездим. Еще в палатках можно. Будем готовить на костре. Осенью