Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ставлю петуха, чтобы не проспать.
— О, поставь и мне.
— Ладно!
Баран пыхтит в волосы, Крыс моет бочок у моего лица. Он вообще странное создание. Тело какое-то несуразное — массивный зад, маленькая головка на горе жирка, покрытого рыжей шерстью, тоненькие лапки с пальцами, что так похожи на человеческие, острые аккуратные коготки.
Закончив с бочком, он начинает вылизывать хвост, но, заметив, что я наблюдаю за ним, морщится и чихает.
— Что смотришь, Изольда?
— Просто ты очень интересный, — произношу я шёпотом. — А что, нельзя?
— Нет, — рявкает он. — Лучше скажи, что у тебя с драконом такое…
— Любовь, наверное, — отвечаю я… скорее, чтобы посмотреть на реакцию, чем что-то ещё и…
Результат оправдывает ожидания.
Ведь Гуня, ещё не заснувшая, едва ли не подскакивает, Крыс прокусывает себе хвост, а тролль… тяжело вздыхает.
— Мне, — говорю на этот раз серьёзнее, — хотелось бы в это верить.
Прячу лицо в локте, подтягиваю к себе медвежью шкуру и сладко засыпаю, думая о Ледяном драконе и его взгляде.
Не смотря на магию Гуни, он смотрел лишь на меня одну.
Снится большая багровая кровать, золотистые волосы, раскиданные по подушке, рука на моём животе.
Раннее утро. Из приоткрытого окна доносятся звуки оживающего городка. Запах кофе и свежего, горячего хлеба. Мы живём над булочной, и это чудесно. Мой любимый спит рядом, от него веет теплом.
Но за всем этим скрывается что-то страшное.
— Дни проходят так быстро, — шепчет он, и сердце на родной голос отзывается болью.
— Да, — отвечаю так, будто знаю, о чём речь, хотя это не так…
Я не наблюдаю со стороны, но и управлять телом не могу.
Не могу ничего сказать, ничего спросить.
Милый, знаю, что ты мой милый, но что происходит?
— Мы должны наслаждаться этими мгновениями, — шепчу я, поцеловав мужчину в висок, — как и всегда.
Почему-то не удаётся заглянуть ему в лицо, всё вокруг такое расплывчатое…
— Триста восемьдесят семь раз, подумать только! — усмехается он. — Мы почти справились. Я так люблю тебя.
И мы целуемся жарко, долго, приятно до одури. И почему-то больно. У меня закрыты глаза, нет ничего, кроме близости, умопомрачительных ощущений, горячности чужого тела…
— Ты сможешь последний? — шепчет он мне на ухо. — Триста восемьдесят восьмой раз?
Я киваю, но по щеке отчего-то катится слеза.
Мой милый не замечает, он зовёт меня по имени, увлекая в изучение шёлковых простыней, но все слова расплываются, я не узнаю ни его, ни себя…
И на этом просыпаюсь под чьё-то кукареканье прямо в голове!
— Ай, — подрываюсь, словно из воды выныриваю. — Чего так громко?!
— Да? — усмехается Гуня. Она сидит у костра, сонная, но не соннее меня, расчёсывает чёрные волосы пальцами, жуёт мясо из моей сумки. — Я уже привыкла.
Да, назвался другом, пои-корми теперь!
Тролль храпит рядом, Крыса нигде нет. Он вечно исчезает так же внезапно, как и появляется. Вечно чем-то занят. Помнится, вчера перед сном я хотела задать ему несколько вопросов, но во-первых, он был против, а во-вторых, я очень хотела спать.
— Что тебе снилось, красавица?
От этого вопроса, совершенно обычно, по коже прокатывается волна будоражущих мурашек.
Я прикрываю глаза и улыбаюсь против воли, чувствуя, как розовеют скулы и кончики ушей:
— А ведь и вправду снилось… Я раньше никогда не могла запоминать сны. Другие — да. Но мне казалось это сказкой.
— Это ведь так просто, — Гуня передёргивает плечом. — Ты головой не ударялась?
— Не знаю, — легонько стукаюсь лбом о коленку.
Всё. Ещё. Помню. Этот. Странный. Сон.
— Так что там было такое? Дракон, да? Ты помешана на нём?
— Кем помешана? Прости, что? — усмехаюсь неловко. — Просто пытаюсь не упустить образ… Мужчины. Я не видела его лица, но он мне очень нравился. Меня тянуло к нему. И он сказал, что мы делали что-то триста восемьдесят семь раз…
У Гуни из рук выпадает кусок вяленого мяса, она пропускает бодрое, нехорошее словцо, прищёлкивает языком и повторяет:
— Триста. Восемьдесят. Семь? За ночь?
Не совсем понимаю, о чём она.
— Но вообще, было утро. Раннее утро. Оно было прекрасное, лишь слегка подпорченное будто ожидание беды… Этот вкус сна до сих пор на губах. Помню, что почему-то плакала…
— Солоноватый вкус, а? — ухмыляется Гуня. — Конечно, ты плакала, ещё бы! Милая, да любая мы заплакала после такого!
— Он предложил, — продолжаю я говорить, не слушая её, полностью концентрируясь на воспоминании, чтобы не забыть ничего важного, — сделать что-то в последний раз. Триста восемьдесят восьмой. А потом были поцелуи и…
— Ааааа! — кричит и пищит ведьма так, что подрывается с медвежьих шкур и баран. — Ну какая же шаловливая маленькая…
— …объятья, — договариваю я.
И только сейчас прокручиваю в голове ещё раз всё, что сказала Гуня.
И заливаюсь краской.
— Это потому что я тебя обнимал во сне, — ухмыляется баран, — вот и возникло желание, Изольда. Так теперь может мы…
— Нет, мы ведь друзья, — улыбаюсь я ему торопливо, а затем перевожу взгляд на ведьму. — Думаешь, это… ну… об этом?
— А то, — усмехается она так странно, с таким масляным блеском в глазах, что я предпочитаю отойти подальше. На улицу. Умыться снегом. Погрызть льда.
— Только не задерживайся! Скоро твой фамильяр принесёт тебе задание!
— Фамильяр?
— Ну да, когда не нужно собираться вместе, Джек передаёт через животных условия. А ты что, хотела, чтобы он лично приходил? Фамильяры все обычно в его замке на время испытаний.
Нет, ну со мной определённо что-то не так. Мало того, что я вечно оказываюсь на обочине снежного мира (вечно — это пару ночей, но не суть!), так ещё и Джек…
Прямо сейчас появляется передо мной, высокий, огненный, мрачный и ухмыльчивый одновременно.
— Ну что, Изольда, время для пятого задания?
— М-мы… ещё не поели, — смею я возразить.
Он выгибает бровь и ворчливо произносит:
— Ладно, жрите.
— Завтракать, — поправляю я. — Это называется завтракать.
Глава 35. Лжетролль или нет?
В общем, Джек в своём репертуаре, Крыса всё нет, а мы с Гуней завтракаем. Барана господин зла уже успел приложить затылком к стене и вышвырнуть из домика в сугроб. Из которого тролль так и не вылез.
Допивая кофе, я всё же решаюсь спросить, что не так, но Джек в ответ зубоскалит:
— Не твоё собачье дело, Изольда!
— Такая честь, что вы лично пришли, господин, — улыбается ему Гуня, а мне шепчет на ухо: — Милые бранятся, да? Ты смотри, это тебе не