— В другой раз. Когда поутихнет бурное веселье. Он кивнул.

— Если хочешь, приходи завтра, в это же время.

— Может, и приду. Рад нашему знакомству. — Я протянул емуруку. Он её пожал, глядя на культю.

— Протеза нет? Или ты носишь его только в большой компании?

В аналогичной ситуации я оправдывал отсутствие протезабайкой о болях в культе, но это была ложь. А лгать Уайрману мне не хотелось.Отчасти потому, что ложь он чуял за милю, но главным образом потому, что нехотелось ему лгать.

— Мне, разумеется, сделали необходимые замеры, ещё когда янаходился в больнице, и все уговаривали меня поскорее его заказать, особенноженщина, которая занималась со мной лечебной физкультурой, и мойдруг-психотерапевт. Они говорили, чем быстрее я научусь им пользоваться, темпроще мне будет вернуться к нормальной жизни.

— Просто забудь всё и продолжай танцевать…

— Да.

— Только иной раз забыть всё далеко не просто.

— Непросто.

— Иногда даже неправильно.

— Не совсем так, но тем не менее… — Я не договорил инеопределённо взмахнул рукой.

— Близко, но не рок-н-ролл?

— Да. Спасибо за зелёный чай.

— Приходи завтра и выпей ещё стаканчик. Я обычно бываю напляже от двух до трёх часов пополудни, часа в день мне достаточно, но миссИстлейк большую часть второй половины дня спит или занимается коллекциейфарфоровых статуэток и, разумеется, никогда не пропускает Опру, так что время уменя есть. Если на то пошло, так много, что я и не знаю, как его использовать.В общем, приходи. Мы найдём о чём поговорить.

— Хорошо, — кивнул я. — Предложение интересное. Уайрманулыбнулся. Улыбка его красила. Протянул руку, и я вновь её пожал.

— Знаешь, что я думаю? Дружба, основанная на смехе, всегдакрепка.

— Может, это и будет твоей следующей работой? Писать текстыдля печенья с сюрпризом?

— Бывают работы и похуже, мучачо. Гораздо хуже.

На обратном пути я думал о мисс Истлейк, старухе всоломенной шляпе с широкими полями и больших синих кедах, которой, так ужвышло, принадлежал (хотя бы частично) один из флоридских островов. Каквыяснилось, не невесте крёстного отца, а дочери земельного барона и, судя повсему, покровительнице искусств. В голове у меня опять что-то с чем-торазошлось, и я не мог вспомнить имя её отца (простое, в один слог), но я помнилситуацию, обрисованную Уайрманом. Ни о чём похожем я никогда не слышал, а ведьесли ты зарабатываешь на жизнь строительством, приходится сталкиваться с самыминеобычными раскладами, касающимися собственности на землю. Я подумал, что этоочень оригинальный ход… если, разумеется, кому-то хотелось, чтобы созданное иммаленькое королевство пребывало в первозданном состоянии. Правда, возникалвопрос: а зачем?

Большая часть расстояния, отделявшего меня от «Розовойгромады», осталась позади, когда я вдруг осознал, что чертовски болит нога.Прохромав в дом, я напился на кухне воды из-под крана и через гостинуюнаправился в спальню. Увидел мигающую лампочку на автоответчике, но на тотмомент мне не хотелось иметь ничего общего с сообщениями из внешнего мира.Желание было только одно: снять с ног груз тела.

Я лёг и уставился на медленно вращающиеся лопастипотолочного вентилятора. Вроде бы мне не удалось убедительно объяснитьотсутствие искусственной руки. Но я подумал, что и Уайрман не сумел превзойтименя в убедительности с ответами на некоторые вопросы: «Как юрист оказалсяприслугой у богатой старой девы?» или «Чем хороша эта другая жизнь?».

Всё ещё размышляя над этим, я соскользнул в крепкий, безсновидений сон.

Проснувшись, я принял горячий душ и прошёл в гостиную, чтобыпроверить автоответчик. Тело не затекло, как я мог ожидать после двухмильнойпрогулки. Завтра, возможно, мне придётся от неё отказаться, но в этот вечер ячувствовал себя вполне сносно.

Сообщение оставил Джек. Мать познакомила его с неким ДариоНаннуцци, который с радостью согласился взглянуть на мои картины в пятницу, отчетырёх до пяти пополудни, если меня не затруднит привезти их (не большедесяти, которые я сам считаю лучшими) в галерею «Скотто». Никаких эскизов.Наннуцци хотел видеть только завершённые работы.

Возникла лёгкая тревога.

Нет, всё было гораздо хуже.

Скрутило желудок, и я мог поклясться, что мои внутренностиопустились дюйма на три. Толи боль, толи зуд поползли вверх по правому боку ивниз по руке, которой не было. Я сказал себе, что это глупость, негоже так себявести, учитывая, что за три дня, оставшиеся до встречи, тревога будет тольконарастать. Однажды я представлял проект стоимостью десять миллионов долларовгородскому совету Сент-Пола, когда в нём заседал человек, позднее ставшийгубернатором Миннесоты. На моих глазах две девочки прошли танцевальныерепетиции, отборы в группы поддержки спортивных команд, уроки вождения и адпереходного периода. Неужто с этим можно сравнить показ нескольких моих картинкакому-то галеристу?

Тем не менее, когда я поднимался в «Розовую малышку», ногисловно налились свинцом.

Солнце скатывалось к горизонту, заливая большой залроскошным, невероятным мандариновым светом, но я не испытывал никакого желанияпопытаться перенести его на холст, во всяком случае, этим вечером. Свет всёравно взывал ко мне. Как может взывать фотография давно забытой возлюбленной,случайно найденная в коробке со свидетельствами далёкого прошлого. Водаприбывала. Даже наверху я слышал шуршание ракушек. Я сел, принялся перебиратьпредметы, найденные на берегу: перо, обточенный водой камень, одноразоваязажигалка, выцветшая на солнце. Теперь в голове крутились строчки не ЭмилиДикинсон, а какой-то старой песни: «Мама, как красиво солнце, Ярко светитсквозь деревья». Никаких деревьев, разумеется, не было, но я мог посадить однона горизонте, если бы возникло такое желание. Мог посадить, чтобы красный закатсветил сквозь него. Привет, Дали.

Я не боялся, что мне укажут на отсутствие таланта. Боялсядругого: услышать от синьора Наннуцци, что таланта у меня мало-мало. Илиувидеть, как он сведёт большой и указательный пальцы на четверть дюйма ипосоветует зарезервировать место на уличном Художественном фестивале, который проводитсяна Венис-авеню в центре Сарасоты, где меня наверняка будет ждать успех, потомучто туристы точно набросятся на мои очаровательные имитации шедевров Дали.

Если бы он так сделал, свёл большой и указательный пальцы начетверть дюйма и сказал «мало-мало», как бы я отреагировал? Мог ли вердиктсовершеннейшего незнакомца лишить меня только что обретённой уверенности всебе, украсть у меня новую радость жизни?