Не обращая внимания на такой нелюбезный прием, Николайподошел к столу, взял в руку мензурку и принюхался.

– Девяносто шесть градусов! – уважительнопроговорил он, определив крепость по запаху.

– Ну, допустим! – Константин отобрал у негомензурку, не пролив ни капли, и залпом выпил.

Отдышавшись и занюхав спирт рукавом халата, поставилмензурку на стол и уставился на пришельца:

– Ну, девяносто шесть! А если здесь холодина и жмурикивокруг – как прикажешь сушес… сущес… существовать? У меня, может, от такихусловий труда постоянный встресс… то есть стресс, по-научному! Потому что холодсобачий, а северных, между прочим, не платят! И жмурики вокруг…

– Неучтенные, – подсказал Николай.

– Чего?! – Константин поднялся из-за стола,оказавшись на голову выше участкового, и сжал пудовые кулаки. – Как этонеучтенные? Почему это неучтенные? У меня каждый покойничек, как в армии, сдокументами и стоит… то есть лежит по стойке смирно! И ваще – кто ты такой?Чего тебе здесь надо? Шляются по больнице кто ни попадя…

Николай сунул под нос санитару свое удостоверение.

Тот, не успев даже толком его разглядеть, затрясся какосиновый лист.

– Говорил же я… – забормотал он, снова усевшись застол и подперев голову руками. – Говорил, что если какая проверка –Константин крайним будет!

– Не хочешь быть крайним – признавайся! –проговорил Николай, склонившись над санитаром. – Суд учтет твоюдобровольную помощь следствию…

– Не хотел я его брать! – Огромный санитарзахныкал, как ребенок. – Говорил, что попадемся…

– Показывай! – потребовал участковый.

– Щас… мне только того… стресс снять…

Константин достал из ящика стола бутыль со спиртом, плеснулв свою мензурку и выпил. Затем с надеждой взглянул на Николая:

– Слышь, капитан, может, тебе тоже налить граммпятьдесят?

– Я на службе! – отрезал участковый и повторил: –Показывай покойника!

Константин тяжело вздохнул, поднялся и побрел в дальнийконец покойницкой. При этом он так тяжело передвигал ноги, как будто на нихбыли пудовые кандалы.

Подойдя к самой дальней каталке, он откинул в сторонупростыню и отступил, чтобы Николай мог разглядеть покойника:

– Вот он, голубчик!

На каталке лежал совсем еще молодой человек.

Черты покойников обычно бывают страшно искажены смертью, испециальные работники похоронного сервиса затрачивают немало сил и времени,чтобы придать им достоинство и благообразие, прежде чем показать безутешнымродственникам. За это они берут немалые деньги, но работа того стоит.

Но тот покойник, которого увидел Николай, выглядел настолькоужасно, что никакой визажист для мертвецов не смог бы придать ему приличныйвид.

Лицо его было сине-багровым и безобразно распухшим, изо ртавываливался на сторону огромный лиловый язык, словно покойник дразнилучасткового.

– Матерь Божья! – выдохнул Николай,попятившись. – Это же надо! Кто ж его так?

– Я тут ни при чем! – заныл Константин. – Мнеего в таком виде привезли, сказали – пусть денек полежит… потом, мол,обязательно пристроим… а я как его личность увидел, так прямо затрясся! Главноедело, что свой брат, санитар…

– Санитар? – переспросил Николай.

– Ну да… видел я его как-то раз… санитар спсихиатрического… временно работал…

Николай поднялся по лестнице и оказался перед дверьюпсихиатрического отделения. Эта дверь была заперта. Участковый огляделся посторонам. На площадке перед дверью было темно, никого из персонала не быловидно. Тогда он негромко постучал в дверь. Почти сразу заскрежетал замок, дверьприоткрылась, и в щелку выглянул лохматый рыжий тип в серой больничной пижаме.

– Принес? Давай! – вполголоса проговорил он ипротянул руку в темноту.

– Ага, дам! – отозвался Николай и дернул дверь насебя. – Потом догоню и еще добавлю!

– Эй, мужик, ты чего?! – заверещал рыжий, пытаясьзакрыть дверь. – Сюда посторонним вход запрещен…

Но Николай успел просунуть в дверь ногу, и рыжий не сумел еезахлопнуть. Несколько минут они молча пыхтели, каждый тянул дверь на себя.Участковый оказался крепче и в конце концов протиснулся в отделение.

– Тебе чего надо? – окрысился на негорыжий. – Тебе неприятности нужны? Я, между прочим, психически больной, уменя справка имеется… я за свои действия не отвечаю!

– Не отвечаешь и не отвечай! Я тебя ни о чем и неспрашиваю, у меня свои дела имеются! – Участковый обошел рыжего и двинулсяпрочь по коридору.

В это время в дверь отделения снова постучали.

Рыжий тут же забыл про Николая, приоткрыл дверь и спросил:

– Принес?

Из-за двери донесся утвердительный ответ, и ему передалисумку, в которой громко звякали бутылки.

Николай прибавил шагу.

Неподалеку от входа в отделение находился стол дежурногосанитара, но за ним никого не было. Рядом, из-за приоткрытой двери процедурногокабинета, доносились оживленные голоса и звон стаканов.

«Весело они здесь живут!» – подумал участковый, проходя мимопоста.

Вскоре он подошел к шестой палате, из которой пропал тотсамый больной Прохоров.

Участковый хотел взглянуть на это место своими глазами, хотяне знал, будет ли от этого польза.

Палата была снаружи закрыта на засов.

Николай снова огляделся, убедился, что в коридоре нет нидуши, и вошел внутрь.

Ему сразу стало не по себе.

В палате лежало человек двадцать. Это были мужчины самогоразного возраста, от двадцати до семидесяти лет. Кто-то из них тихо хныкал, какобиженный ребенок, кто-то громко мычал, кто-то нечленораздельно бормотал, какиногда разговаривают люди во сне. Еще один пациент, тупо глядя в потолок,повторял на одной ноте:

– Гу! Гу! Гу!

При этом на губах его лопались круглые пузыри.

Толстый лысый мужик, сидя на кровати, с недовольнымпыхтением пытался дотянуться до большого пальца ноги. Из дальнего угладоносилось громкое кудахтанье.

– Матерь Божья! – проговорил участковый,оглядевшись.

Он повидал в своей жизни много страшного и отвратительного,ведь работал не где-нибудь, а в милиции, но эта палата, пожалуй, была хужевсего, что ему приходилось видеть, потому что нет ничего страшнее человеческогобезумия.

А самое главное, Николай понял, что зря пришел в эту обительскорби, что здесь он ничего не узнает. Даже если здешние пациенты видели что-товажное, они никому ничего не смогут рассказать.