Около пяти часов я распрощался в госпитале и вышел. Швейцаруже снес мой багаж к себе в швейцарскую, и я сказал, что буду на вокзаленезадолго до полуночи. Его жена назвала меня «signorino» и заплакала. Потомвытерла глаза, потрясла мою руку и заплакала снова. Я потрепал ее по плечу, иона заплакала еще раз. Это была низенькая, пухлая, седая женщина с добрымлицом. Она всегда штопала мне носки. Когда она плакала, у нее все лицо точнорасползалось. Я пошел в бар на углу и там стал дожидаться, глядя в окно. Наулице было темно, и холодно, и туманно. Я уплатил за стакан кофе с граппой исмотрел, как люди идут мимо в полосе света от окна. Я увидел Кэтрин и постучалв окно. Она глянула, увидела меня и улыбнулась, и я вышел ей навстречу. На нейбыл темно-синий плащ и мягкая фетровая шляпа. Мы вместе пошли по тротуару мимовинных погребков, потом через рыночную площадь и дальше по улице и, пройдя подаркой, вышли на соборную площадь. Ее пересекали трамвайные рельсы, а за нимибыл собор. Он был белый и мокрый в тумане. Мы перешли рельсы. Слева от нас былимагазины с освещенными витринами и вход в Galleria. Над площадью тумансгущался, и собор вблизи был очень большой, а камень стен мокрый.

— Хочешь, войдем?

— Нет, — сказала Кэтрин.

Мы пошли дальше. В тени одного из каменных контрфорсов стоялсолдат с девушкой, и мы прошли мимо них. Они стояли, вплотную прижавшись кстене, и он укрыл ее своим плащом.

— Они похожи на нас, — сказал я.

— Никто не похож на нас, — сказала Кэтрин. Она думала не орадостном.

— Им даже пойти некуда.

— Может быть, так для них лучше.

— Не знаю. Все-таки нужно, чтоб у каждого было куда пойти.

— У них есть собор, — сказала Кэтрин.

Мы уже миновали его. Мы перешли на другую сторону иоглянулись на собор. Он был красивый в тумане. Мы стояли перед магазиномкожаных изделий. В витрине были сапоги для верховой езды, рюкзак и пьексы. Всеэто было разложено отдельно: рюкзак посредине, сапоги с одной стороны, пьексы —с другой. Кожа была темная, гладкая и лоснилась, точно на потертом седле.Электрический свет бросал длинные блики на тускло лоснившуюся кожу.

— Когда-нибудь мы с тобой походим на лыжах.

— Через два месяца начинается лыжный сезон в Мюррене, —сказала Кэтрин.

— Давай поедем туда.

— Давай, — сказала она. Мы прошли вдоль других витрин исвернули в переулок.

— Я здесь ни разу не была.

— Этой дорогой я всегда ходил в Ospedale Maggiore, — сказаля.

Переулок был узкий, и мы держались правой стороны. В густомтумане встречалось много прохожих. Во всех лавках, мимо которых мы проходили,были освещены окна. Мы загляделись на пирамиду сыра в одном окне. Передоружейной лавкой я остановился.

— Зайдем на минутку. Мне нужно кое-что купить.

— А что?

— Пистолет.

Мы вошли, и я отстегнул свой пояс и вместе с пустой кобуройположил его на прилавок. За прилавком стояли две женщины. Они показали мненесколько пистолетов.

— Мне нужно, чтоб он пришелся по размеру, — сказал я,открывая кобуру. Кобура была серая, кожаная, я купил ее по случаю, чтобы носитьв городе.

— А это хорошие пистолеты? — спросила Кэтрин.

— Все они примерно одинаковы. Можно испытать вот этот? —спросил я у женщины.

— Здесь у нас теперь негде стрелять, — сказала она. — Но оночень хороший. Вы не пожалеете.

Я спустил курок и оттянул затвор. Пружина была довольнотугая, но действовала исправно. Я прицелился и снова спустил курок.

— Он не новый, — сказала женщина. — Он принадлежал одномуофицеру, первоклассному стрелку.

— А куплен был у вас?

— Да.

— Как он попал к вам опять?

— Через вестового этого офицера.

— Может быть, и мой у вас, — сказал я. — Сколько?

— Пятьдесят лир. Это очень дешево.

— Хорошо. Дайте мне еще две запасных обоймы и коробкупатронов.

Она достала обоймы и патроны из-под прилавка.

— Может быть, вам нужна сабля? — спросила женщина. — У меняесть подержанные сабли, очень дешево.

— Я еду на фронт.

— А, ну тогда вам не нужна сабля, — сказала она. Я заплатилза патроны и пистолет, зарядил обойму и вставил ее на место, вложил пистолет впустую кобуру, набил патронами обе запасные обоймы и спрятал их в кожаныекармашки кобуры, потом надел пояс и застегнул его. Тяжесть пистолета оттягивалапояс. Все-таки, подумал я, оружие форменного образца лучше. Всегда можнодостать патроны.

— Теперь мы в полном вооружении, — сказал я. — Этоединственное, что мне нужно было сделать до отъезда. Кто-то взял мой старый, когдаменя отправляли в госпиталь.

— Только бы он был хороший, — сказала Кэтрин.

— Может быть, вам еще что-нибудь угодно? — спросила женщина.

— Как будто нет.

— Пистолет со шнуром, — сказала она.

— Да, я заметил.

Женщине хотелось продать еще что-нибудь.

— Может, вам нужен свисток?

— Как будто нет.

Женщина сказала «до свидания», и мы вышли на улицу. Кэтринпосмотрела в окно. Женщина выглянула и поклонилась нам.

— Что это за зеркальце в деревянной оправе?

— Это чтобы приманивать птиц. С таким зеркальцем выходят вполе, жаворонки летят на блеск, тут их и убивают.

— Изобретательный народ итальянцы, — сказала Кэтрин. — Увас, в Америке, жаворонков не стреляют, милый, правда?

— Разве что случайно.

Мы пересекли улицу и пошли по другой стороне.

— Мне теперь лучше, — сказала Кэтрин. — Мне было оченьскверно, когда мы вышли.

— Нам всегда хорошо, когда мы вместе.

— Мы всегда будем вместе.

— Да, если не считать, что сегодня в полночь я уезжаю.

— Не думай об этом, милый.

Мы шли по улице. В тумане огни были желтыми.

— Ты не устал? — спросила Кэтрин.

— А ты?

— Нет. Приятно бродить так.

— Но только не нужно очень долго.

— Хорошо.