Мы дошли до угла и свернули в переулок, где не было фонарей.Я остановился и поцеловал Кэтрин. Целуя ее, я чувствовал ее руку на своемплече. Она натянула на себя мой плащ так, что мы оба были укрыты им. Мы стоялина тротуаре у высокой стены.

— Пойдем куда-нибудь, — сказал я.

— Хорошо, — сказала Кэтрин. Мы шли по переулку, пока недошли до более широкой улицы, выходившей на канал. На другой стороне быликирпичные дома. Впереди, в конце улицы, я увидел трамвай, который въезжал намост.

— У моста мы найдем экипаж, — сказал я. Мы стояли на мосту втумане, дожидаясь экипажа. Мимо прошло несколько трамваев, набитых людьми,которые торопились домой. Потом проехал экипаж, но в нем кто-то сидел. Сталнакрапывать дождь.

— Пойдем пешком или сядем в трамвай? — сказала Кэтрин.

— Сейчас найдем экипаж, — сказал я. — Здесь их много.

— Вот как раз подъезжает, — сказала она.

Кучер остановил лошадь и опустил металлический значок усвоего счетчика. Верх был поднят, и на плаще у кучера были капли дождя. Еголакированный цилиндр блестел от воды. Мы уселись вместе на заднем сиденье, отподнятого верха там было темно.

— Куда ты велел ему ехать?

— К вокзалу. Напротив вокзала есть отель, туда мы и зайдем.

— А в отель разве можно так? Без багажа.

— Можно, — сказал я.

Мы долго ехали к вокзалу переулками под дождем.

— А обедать мы не будем? — спросила Кэтрин. — Я что-то ужепроголодалась.

— Мы пообедаем у себя в номере.

— Мне не во что переодеться. У меня нет даже ночной сорочки.

— А мы купим, — сказал я и окликнул кучера: «Поезжайте поВиа-Манцони».

Он кивнул и на следующем углу свернул налево. На Виа-МанцониКэтрин стала искать магазин.

— Вот здесь, — сказала она. Я остановил кучера, и Кэтринслезла, перешла тротуар и скрылась внутри. Я сидел, откинувшись, в экипаже иждал ее. Шел дождь, и я чувствовал запах мокрой улицы и дымящихся боков лошадипод дождем. Кэтрин вышла со свертком, села, и мы поехали дальше.

— Я ужасная транжирка, милый, — сказала она, — но сорочкатакая красивая.

У отеля я попросил Кэтрин подождать в экипаже, а сам вошел ипереговорил с управляющим. Номеров было сколько угодно. Я вернулся к экипажу,заплатил кучеру, и мы с Кэтрин вместе вошли в отель. Мальчик с блестящимипуговицами понес сверток, Управляющий поклоном пригласил нас в лифт. Кругомбыло много красного плюша и бронзы. Управляющий поднялся вместе с нами.

— Monsieur и madame угодно обедать у себя в номере?

— Да. Пришлите, пожалуйста, карточку, — сказал я.

— Угодно что-нибудь по особому заказу? Дичь или суфле?

Лифт миновал три этажа, позвякивая у каждого, потом звякнули остановился.

— Какая у вас есть дичь?

— Можно приготовить фазана или вальдшнепа.

— Вальдшнепа, — сказал я. Мы пошли по коридору. Ковер былпотертый. Справа и слева было много дверей. Управляющий остановился, отпер однуиз дверей и распахнул ее.

— Вот, прошу вас. Прелестная комната.

Мальчик с блестящими пуговицами положил сверток на столпосреди комнаты. Управляющий раздвинул оконные портьеры.

— Туманно сегодня, — сказал он. Комната была обставленакрасной плюшевой мебелью. Было много зеркал, два кресла и широкая кровать сатласным одеялом. Вторая дверь вела в ванную.

— Я сейчас пришлю карточку, — сказал управляющий. Онпоклонился и вышел.

Я подошел к окну и посмотрел на улицу, потом потянул зашнур, и толстые плюшевые портьеры сдвинулись. Кэтрин сидела на постели исмотрела на хрустальный подсвечник. Она сняла шляпу, и ее волосы блестели присвете. Она увидела себя в одном из зеркал и поднесла руки к волосам. Я увиделее в трех других зеркалах. Она казалась невеселой. Она сбросила свой плащ напостель.

— Что с тобой, дорогая?

— Я никогда еще не чувствовала себя девкой, — сказала она. Яподошел к окну и раздвинул портьеры и посмотрел на улицу. Я не думал, что такбудет.

— Ты не девка.

— Я знаю, милый. Но неприятно чувствовать, будто это так. —Голос ее был сухой и тусклый.

— Это самый лучший отель, где мы могли устроиться, — сказаля.

Я смотрел в окно. На другой стороне площади светились огнивокзала. Мимо ехали экипажи, и мне были видны деревья в парке. Огни отеляотражались в мокрой мостовой. «О, черт, — думал я, — неужели сейчас времяспорить?»

— Иди сюда, — сказала Кэтрин. Сухость исчезла из ее голоса.— Иди сюда. Я уже пай-девочка.

Я повернулся к постели. Кэтрин улыбалась.

Я подошел и сел на постель рядом с ней и поцеловал ее.

— Ты моя пай-девочка.

— Конечно, твоя, — сказала она.

После обеда нам стало легче, а потом сделалось совсемхорошо, и вскоре мы почувствовали, что эта комната наш дом. Раньше моя комнатав госпитале была нашим домом, и точно так же этот номер отеля стал нашим домом.

Кэтрин села, накинув на плечи мой френч. Мы сильнопроголодались, а обед был хороший, и мы выпили бутылку капри и бутылкусент-эстефа. Большую часть выпил я, но и Кэтрин выпила немного, и ей сталосовсем хорошо. Нам подали вальдшнепа с картофелем, суфле, пюре из каштанов,салат и сабайон на сладкое.

— Хорошая комната, — сказала Кэтрин. — Чудесная комната. Какжаль, что мы раньше не догадались здесь поселиться.

— Смешная комната. Но славная.

— Замечательная вещь разврат, — сказала Кэтрин. — Люди,которые им занимаются, по-видимому, делают это со вкусом. Этот красный плюшпросто бесподобен. Именно то, что надо. А зеркала, разве не прелесть?

— Ты милая.

— Не знаю, каково проснуться в такой комнате наутро. Новообще это прекрасная комната.

Я налил еще стакан сент-эстефа.

— Мне бы хотелось согрешить по-настоящему, — сказала Кэтрин.— Все, что мы делаем, так невинно и просто. Я не верю, что мы делаем что-тодурное.

— Ты изумительная.

— Только я голодна. Я ужасно голодна.

— Ты простая, ты замечательная.

— Я простая. Никто не понимал этого до тебя.