— Почти пришли, — выходя к реке роняю я.

Заснеженный склон прячет мелкую гальку, которая хрустит под ногами. Справа мерно шумит вода. По Картографу в радиусе ста метров чисто. Впереди, один за другим, появляются совсем свежие следы, оставленные в снегу. Подметив их, казак ускоряется.

— Вот оно!

Я не отстаю, и через три минуты быстрого бега мы начинаем улавливать пронзительный скрежет. Словно ногтями ведут по школьной доске. Впереди вырисовывается алый сгусток тепла, и его тут же окрашивает предупреждающими точками опасности.

— Аккуратно, — бросаю я спутнику, на ходу заглядывая в Картограф.

Всего одна тварь.

— Мишка! — звучно орёт казак.

Слева начинает стучать автомат, и в ответ я тут же накидываю на нас Пелену тишины. Две пули Добряк кладёт ровно в яблочко. Округлое грузное чудовище, которое в инфракрасном зрении выглядит, как алый мешок картошки, отшатывается назад, вереща.

И ему вторит детский голос:

— Помогите! Дядя Гриша!

Без лишних слов выхватываю револьвер и вгоняю Усиленный выстрел в центр массы. Тысячи единиц арканы, влитых в пулю, хватает, чтобы противник отлетел назад так, будто его лягнул тяжеловоз. Несколько ударов сердца, и в темноте расцветает кристаллический нарост арканы.

Он освещает здоровый валун, привалившийся к выступающему из холма куску скалы. Каменюка вся исцарапана когтями убитого уродца, а в небольшом отнорке сидит забившийся туда малец в синей курточке. Увидев Добряка, потеряшка поспешно выползает на коленях и кидается в объятия казака.

Мимолётный взгляд на тушку монстра. Нулёвка. Это обычная Нулёвка, которая едва не загрызла ребёнка. Сколько бы он ещё там просидел? Сколько бы продержался валун? Его ведь вполне можно было откатить, если бы у твари имелось хоть чуть-чуть больше мозгов.

— Мишка, ты нахрена сюда попёрся⁈ — со смесью злости и облегчения рявкает лидер фактории. — Тебя вся деревня ищет! Мать поседела почти!

Малец начинает всхлипывать и, давясь словами, отвечает:

— Мы… мы с па-папкой сюда ходили рыб-бачить. Каж-каждое лето. Очень скучаю по нему!!

Добряк вздыхает и треплет парнишку по волосам. Я же ловлю мрачный взгляд мужика и понимаю, что причина, по которой юнец скучает по отцу называется Сопряжение. Оно отобрало у каждого из нас членов семьи, близких и друзей.

— Шапка где? Что ж ты делаешь? Уши уже синие!

— Уронил! Когда от того страшилы убегал.

— Пошли домой, растеряша.

Собрав аркану, 52 единицы, смотри не потрать всё разом, разворачиваюсь в сторону деревни.

— Спасибо, Егор, — через несколько минут роняет Григорий, и в его тоне звучит искренняя благодарность. — Не помог бы…

— Пустое.

— Нет. Я был не прав. Признать — это никогда не зазорно. Останетесь на ночь? Сейчас всех соберём и начнём отмечать. Людям нужна разрядка. Каток залили, пироги напекли, шашлыки зажарим. Будет наливка домашняя, пляски и несколько часов радости.

— Ну от такого предложения откажется только дурак.

Тем более на ночь глядя я точно не полезу в Асахабад.

«Нако, подваливай к фактории, если ещё морозишь зад на холме, и захвати остальных. Будем учить тебя печь пироги».

Глава 28

В центре большого круга полыхает огромный костёр.

Десятки людей собрались вокруг него, на время забыв об ужасах нового мира. Слышны смех и разговоры, звучит негромкая музыка. Пара акустических гитар и баян, вот и весь оркестр. Душистый аромат свежей еды, горящих поленьев и сильный запах хвои, приносимый ветром со стороны леса. Повсюду носятся шумные дети, играют и заливисто смеются.

Для обеспечения безопасности мероприятия выделено много охраны из местных, которые несут дозоры, позволяя своим друзьям и близким спокойно отдыхать.

В одной моей руке кусок свежего пирога с капустой и яйцом, в другой — шампур с шашлыком. Благоухающее мясо, мягкое и сочное тает на зубах. С каждым куском аппетит пробуждается только сильнее.

— Всё хорошо? Мои ребята вас не обижают? — с ухмылкой спрашивает подошедший Григорий.

Мотаю головой и издаю отрицательное урчание. Дожевав, говорю:

— Отличная была идея организовать такую гулянку.

Взрослый мужик, годящийся мне в отцы, еле заметно смущается и чешет затылок.

— Да брось, просто я обещал своим, что как только завалим ту тварь, ну знаешь, приоритетная цель, у нас будет настоящий праздник. Все эти недели мы, сжав булки, старались не сдохнуть, обустроиться, наладить новый быт. Поэтому возможность отвлечься и отдышаться нужна всем, как никогда.

— Прекрасно тебя понимаю. У нас за это время было аж две попытки нападения на наш город. Люди на пределе.

— Ни хрена ж себе. Монстры?

— Зэки и пришельцы.

Казак хмурится и произносит:

— На них нельзя полагаться. Вероломные твари. Приходят с предложениями дружбы и сладкоголосыми речами, а сами при случае воткнут нож в спину.

— Что-то из личного опыта? — заинтересованно выгибаю бровь.

— Можно сказать и так, — отзывается Добряк, с раздражением откусывая мяса с шампура. — Во время первого этапа нарисовались тут одни красавцы. Мы только деревню отбили, как, хренак, и посреди улицы появляется отряд зеленокожих рогатых уродцев. И давай мне по ушам кататься. Как чудесно мы заживём вместе с ними. Как станет безопасно, привольно и сладко. Молочные реки, кисельные берега практически.

— Я так понимаю, ты их послал?

— Далеко и надолго. Все они одним миром мазаны. Если даже конкретно эти не виноваты в том, что с Землёй произошло, так или иначе хотят воспользоваться шансом, чтобы урвать своё. Тогда они давай мне угрожать, но я сразу смекнул, могли бы нас перебить и город забрать, давно бы это сделали. Разошлись мы, как в море корабли. Потопали страхолюдины эти на запад несолоно хлебавши.

Переубеждать его не собираюсь, но пометку себе делаю.

— Ты долго ещё будешь жрать⁈ — подбежав, кричит Накомис. — Всё, давай-давай! — у меня почти силком вырывают остатки шашлыка.

С грустью проводив взглядом мясо, позволяю поднять себя за руку и потащить ближе к костру, где особенно громко звучит музыка. Миг, и мы уже двигаемся на фоне ревущего пламени под что-то из классики ещё времён моего бати.

♪ И снится нам не рокот космодрома

Не эта ледяная синева[1] ♪

Полицейская, конечно, текст не понимает, но ей в общем-то плевать. Она двигается энергично, мотая головой, и копна чёрных волос взлетает в такт каждом аккорду. Отдаюсь музыке и на время забываю обо всех своих тревогах. Когда на смену композиции быстрой приходит медляк, индианка прижимается ко мне и бормочет на ухо:

— Ты когда-нибудь думал, что мы окажемся в таком месте, как это, и будем танцевать под звёздами, пока мир рушится вокруг нас?

— В жизни полно сюрпризов, и это чертовски большой сюрприз. Зато именно благодаря таким моментам оно того стоит.

Нако посмеивается и замечает:

— Надо признать, твоя способность находить красоту в хаосе одновременно и бесит, и очаровывает.

Откуда-то из недр её одежды появляется металлическая фляжка. Иктоми потряхивает ёмкостью и произносит:

— Тогда выпьем за сюрпризы, за хаос и за нас!

Она делает мощный глоток и протягивает флягу мне. Принимаю её и отзываюсь:

— За нас. Вопреки всему.

По горлу прокатывается терпкое пламя, и тепло расцветает в груди. Накомис продолжает:

— Удивительно, как простая песня и немного веселья могут на время снять груз с наших плеч. Миг, и ты словно в другом мире, а всё дерьмо остаётся где-то там за горизонтом.

Киваю и улыбаюсь.

— Ты даже не знаешь, насколько я благодарен за такие моменты.

Через четверть часа я сижу на прошлом месте, на бревне в дюжине шагов от костра, и медленно попиваю местную клюквенную наливку. Терпкий кисловатый вкус напоминает о выпускном, когда мой школьный друг Стас стибрил из родительских запасов такую же домашнюю заготовку.

Рядом садится Мэтт и смотрит перед собой. В глазах белобрысого подростка отражается ревущее пламя.

— Я рад, что встретил тебя, — произносит Пиромант. — В первые дни, когда не стало моих братьев, я чувствовал себя слабым, бессильным что либо изменить. А потом появился ты и показал, что может быть иначе. Что во мне есть сила, я могу добраться до неё и перестать быть жертвой. Знаешь, как бы глупо не звучало, это даёт мне надежду в нашем новом дерьмовом мире.

Беззвучно хмыкаю, отметив, что Гидеон больше не выглядит школьником, который, ругаясь, оглядывается по сторонам. А то батя заметит и надаёт по губам.

Мэтт завершает свою речь:

— Каждый