Маша взяла с собой даже не чемодан, а небольшой саквояжик.Складывая вещи, мечтала она, что когда-нибудь поедет в отпуск с Родионовым.Только не так, как в прошлом году в Турцию, когда он брал ее с собой только изсоображений собственных удобств, а… по-настоящему. Он станет мужчиной, а она егоженщиной, и в их саквояже будет лежать их общее светлое будущее — чудесныелетние вещички, льняные, шорты, плавки и сарафаны, пахнущие морем и свежимветром. И совершенно неважно, куда они при этом поедут, хоть на Ямал или в зонувечной мерзлоты, и тогда в саквояже будут свитера и шапки-ушанки! Все равносветлое будущее никуда не исчезнет из саквояжа, который Маша Вепренцева передотъездом сложит с такой внимательной заботой.

Был еще один отдельный саквояж с книгами, который повсюдутаскала за собой Маша, хоть и тяжело и неудобно, а как же иначе? У великого тои дело просили «книжечку подписать», и на этот случай всегда должен бытьстратегический запас.

Только где его теперь искать, этот запас, в последнейкомнате или все же в предпоследней?!

А, будь что будет!

Маша оглянулась — никого не было в сумрачном коридоре,только где-то далеко-далеко за тридевять земель слышался гул голосов и звонбокалов — очень приятный, очень дачный шум. Еще секунду помедлив передвыбранной наугад дверью, она постучала. И прислушалась.

Ничего. Никакого ответа.

Маша нажала на ручку и толкнула дверь. Солнечный веселыйсвет после полумрака коридора сильно ударил ей в глаза, она зажмурилась,поморгала и только потом огляделась.

Комната как комната. Похожая на гостиничную. Широченнаядвуспальная кровать под покрывалом, лакированный комод с зеркалом в формегруши, гардероб — одна дверца чуть-чуть приоткрыта, цветы в керамической вазе.

Вот как понять, ее это комната или не ее?! Надо посмотреть вгардеробе вещи. Она брала на смену еще один бронетанковый брючный костюм сбелой рубашкой и джинсы и майку Сильвестру. Если вещи ее, значит, и комната ее.Железная логика.

Она подошла к гардеробу и распахнула его. Пусто. Наалюминиевой трубе болтались несколько пластмассовых «плечиков», а больше ничегоне было.

Может, вещи в комоде?…

Какой-то ровный и едва слышный гул добавлялся к отдаленному«гостевому» шуму, и Маша никак не могла разобрать, что это за шум. Как будтовода лилась.

Маша подошла к комоду, мельком удивившись, что цветы в вазеискусственные, а не настоящие. Интересно, кому это в голову пришло теплым маемв самой серединке цветочной, медовой, разнотравной Украины водрузить на комодцветы из пластмассы?! Как на кладбище!…

Ваза стояла на серебряном подносе, в котором каталосьсолнце, а под ним была подстелена белая салфеточка с фестонами. Маша потрогалафестоны.

В выдвижных ящиках тоже ничего не оказалось.

Ой, матушки родные, моя это комната или не моя?!

В конце концов, это просто смешно.

Ветер шевелил легкую кисею на окне, а за кисеей было жарко,день как будто еще только расходился, хотя был уже пятый час, и пахло оттудаименно медом, и разнотравьем, и свежескошенной травой. Когда ее только успелискосить, вернее, когда она успела так вырасти, что ее уже надо косить?…

От сквозняка ли или еще по какой-то случайности, рамы вдругнегромко стукнули друг о друга, кисея надулась пузырем и опала, Машавздрогнула. Полированная гостиничная дверь в прихожей — видимо, в ванную, —проскрипев, отворилась, и неясный прежде шум стал отчетливо слышен. Это шумелавода.

Кто— то здесь, поблизости, принимал ванну. Мылся.

Маша облилась потом. Вот так история. Мало того, что онавлезла в чужую комнату. Мало того, что она шарит по ней, выдвигая ящики иоткрывая шкафы! Она проделывает все это, пока хозяин комнаты моется в ванной!

Что будет, если Мирослава Цуганг-Степченко об этом узнает?!Страшно подумать! Даже имя великого писателя, у которого Маша «служит», неспасет ее от сурового, но справедливого возмездия!

На цыпочках Маша кинулась к выходу, задела стул, которыйглухо стукнул о паркет, а ей показалось, что это с гор сошла лавина. Ну, словноони в Альпах, а там то и дело с гор сходят лавины — катастрофа и конец света.Сейчас из ванной, привлеченный шумом, выйдет голый человек и увидит в своейкомнате Машу Вепренцеву!…

Под липким потом ее еще пробрал озноб, она замерла,прислушиваясь.

Ничего. Только ровный шум воды и едва слышный гул голосоввнизу. Из бассейна долетали голоса детей, значит, Катерина Кольцова до сих порне выгнала их на сушу.

Все— таки чья, чья это комната?! И где тогда ее, Машина?!

Вода все лилась, и в приоткрытую полированную дверь быловидно зеркало, в котором отражалась кафельная стена, а под зеркалом быладлинная мраморная полка, совершенно пустая, и раковина какого-то странногоцвета.

Не дыша Маша скосила глаза.

Ей бы уйти, пока путь был свободен, ей бы быстреньковыскочить в коридор и сделать вид, что ее нет и не было никогда в этой пустойкомнате с похоронными пластмассовыми цветами в вазе, но Маша Вепренцева былалюбопытна. А может, и не была, может, это просто долгая работа с человеком,который только тем и занимался, что придумывал таинственные и загадочныесюжеты, спутала у нее в голове какие-то мысли и искривила не в ту сторонукакие-то извилины.

Так или иначе, но у двери в ванную она остановилась искосила глаза.

Что это такое с раковиной? Почему она такая… странная?Неотмытая, что ли? Как будто в нее перевернули банку с гуашью и забыли пуститьводу.

Стараясь не дышать. Маша просунула нос в дверь — шум водытеперь был совершенно отчетливым, — вытянула шею и посмотрела.

Раковина была залита кровью, и в ней лежал нож.

Кровь была очень красной, неестественно красной, как будто ивпрямь гуашь, только почему-то было совершенно понятно, что это кровь. Машепоказалось, что она чувствует ее запах, запах отточенного окровавленноголезвия, вынутого из смертельной раны.

Запах преступления. Запах погибели.

«Это кровь, а не краска, — сказали какие-то голоса у нее вголове. — А я-то думала, что дети рисовали и вылили в раковину цветную воду.

И почему-то много. Много этого красного цвета».

Она пулей вылетела из комнаты, трясясь и чувствуя, каквнутри нее, на уровне груди словно вибрирует бормашина, и еще заставила себяосторожно прикрыть дверь так, чтобы та не хлопнула, и помчалась по коридору, ипотом оказалось, что помчалась в другую сторону.

Несколько секунд она тупо смотрела в стену, потомповернулась и побежала обратно, мимо всех дверей, мимо еще каких-то то ли шкур,то ли рогов, чуть не упала на лестнице, потому что ноги у нее дрожали, иповлажневшие от ужаса пальцы скользили по полированным перилам, и каблуки такзагрохотали, когда она поскользнулась, что казалось, опять случился горныйобвал.