– Браво! – с чувством сказал Тухломон, хватая его за руку. –Браво! Как я разделяю ваше мнение! У вас современный взгляд на вещи!Действительно, что такое собор? Просто неуклюжее культовое сооружение, мешающеесвободному проезду танковых колонн по Красной площади! Вы со мной согласны,господин Самцов?

– Для меня это не принципиально! Я посредник! – сказал тотбрезгливо.

– О, вот это я тоже ценю! Действительно, зачем держаться запринципы, когда их нельзя продать? А что вы, извиняюсь, думаете об эйдосах?Тоже ерунда, не правда ли? Дрянцо мелкое, а? Ну скажите!..

Самцов поморщился, с трудом выдирая ладонь из подозрительнолипких пальцев собеседника.

– Что вы ко мне пристали? Какие еще пэйдосы? Отстаньте отменя немедленно!

– Именно пэйдосы! Так их, так! – кривлялся Тухломон, снижаяголос до шепота. – Так, может, отдадите, а? А домик мы вам задаром завернем вгазетку от тридцать второго числа. А?! Так отдаете? Скажите только: «отдаю!», ия отстану, чтоб мне провалиться на этом самом месте. Не хотите сказать «отдаю»,скажите: «Хоть бы ты им подавился!», и я тотчас подавлюсь, клянусь мамой.

– Тухломон! – негромко, с раздражением окликнул Арей, какокликают вздорную собачонку, увлекшуюся перебранкой с другими псами.

Однако комиссионер долго не мог утихнуть. Он едва ли нескулил и, даже замолчав, продолжал смотреть на Самцова взглядом попрошайки.

– Ну позязя! Только одно словечко! – ныл он.

Однако Тиберий Цезаревич не способен был отдать что-либопросто так. Он лишь отмахнулся от Тухломона, опустился на стул и забросил ногуна ногу, продемонстрировав ослепительно белый носок.

– Вы, кажется, меня недопоняли, Мефодий,вы-с-собором-как-вас-там и ваш любезный шеф! Мы или найдем общий язык сейчас (квзаимному удовольствию, я имею в виду), или найдем его позже, но уже безвзаимного удовольствия. Вы меня понимаете? – сказал он очень веско.

Арей, зевая, встал и потянулся. Вид у него былстрадальческий.

– Пошел вон! – сказал он устало.

Самцов оскорбленно вскочил со стула, мигом утратив весьлоск.

– КОМУ ТЫ ЭТО СКАЗАЛ, ДРЯНЬ?!

– Кыш! – повторил Арей и, без размаха, точно отмахиваясь отдокучливой мухи, влепил Самцову пощечину.

На бледной щеке Тиберия Цезаревича вспыхнуло красное пятно.

– Ты… подписал себе… смертный приговор! – задыхаясь, в триприема выпалил Самцов и выскочил из кабинета.

Из приемной донесся облегченный вздох дивана, от которогооторвались, наконец, массивные седалища амбалов.

Мефодий увидел, как Самцов сгоряча налетел на стоящую удверей Нату и хотел выругаться, но та мило улыбнулась ему и примиряющекоснулась его руки своей ладонью. Усмиренный Самцов притих и, шагая как робот,пошел к выходу. В закрытое сеткой окно было видно, как Тиберий Цезаревич сохраной садится в машину и отбывает.

– Меф, мой мальчик! И ты, Улита! Что вы думаете об этомчеловеке? – зычно спросил Арей.

– А ну его! Хмыренок районного масштаба! – отозвалсяМефодий.

– Пожалуй, настоящих хмырей ты не видел! Подмечено, однако,верно, – отозвался Арей.

– А эйдос-то у него, эйдос! – с нежностью сказал Тухломон. –Маленький, поганенький, бледненький, да ведь горит же! Прям свеча на ветру.Нужно бы прибрать.

– А надо ли? Задешево не купишь, а задорого он никому ненужен, – заметил Мефодий.

– Задаром возьму! Задаром! – убежденно сказал Тухломон. – Ккаждому сердцу есть своя отмычка. Порой такая простенькая, что стыдностановится. Вроде посмотришь со стороны: ну прям банковская дверь. Сталь вездеи воля! Подступиться боишься. А там смотришь: ба! да не закрыто же!

– И что этому хмыренку нужно от нас? Особняк? – спросилМефодий, прерывая его болтовню.

– Вроде того… Увидел, что домик никак не отремонтируют да исидит в нем непонятно кто, и засуетился, шакальчик. Думает, куплю за копейку,продам за рубль. Опять же, этот Самцов – мелкая шушера, карта не крупнеевалета. Но вертится где-то около крупных рыб. Может, попросим Аиду Плаховнупожелать ему «спокойной ночи»? Воображаю себе некролог в газетке: «Он шел поголовам, но головы, как это и следовало ожидать, кончились, и он оступился», –заявила Улита.

Тухломон, оценив фразу, хихикнул.

– А смысл? Ну раздавим эту пиявку – пришлют другую, –резонно заметил Арей. – Нет, сдается мне, не все так просто… Дом в центре – этопонятно, лакомый кусочек в человеческом мире, но тут есть еще что-то… Котлованв подвале… На старом Скоморошьем кладбище! До такого самому не додуматься!

– А как они вообще сюда попали? – спохватился вдруг Мефодий.

– Случай. Стали барабанить в дверь и ненароком повредилируну. Можно было, конечно, их сразу отфутболить, но Улита решила позабавиться…Как тебе наш новый офис? Все это было сотворено буквально за минуту. Где-то, яуверен, недосчитались пары столов и полдюжины компьютеров… – сказал Арей сулыбкой.

Видно было, что он доволен шустрой секретаршей. Улитапросияла.

Из приемной донесся примиряющий голос Даф. Кажется,Чимоданов не поладил с Мамзелькиной и читал ей нотации. Да и Ната Вихрова явнобыла не из тех, кто пытается спрятаться за шваброй.

Арей восхищенно присвистнул.

– Ого, скандалят? Кто у нас там, новые ученики?.. Браво! Вывсех собрали?

– Нет, только двоих, – ответил Мефодий.

– А вот это скверно. Тогда мчитесь с Даф за третьим, а сэтими останется Улита… – велел Арей.

Покидая вместе с Дафной особняк, Мефодий вновь вспомнил окотловане. Почему мечник мрака так напрягся, когда речь зашла о подземномгараже, и почему так упорно стремился, чтобы конечное решение принял он, Меф?

Матушка-судьба, как известно, всякий раз раскладывает своипасьянсы по-новому. Вот и теперь случилось так, что с третьим из предполагаемыхучеников мрака первым встретился не Мефодий и даже не Дафна. Но обо всем попорядку, хотя порядок в литературе вещь скорее избыточная, чем необходимая.