Юсеф уверенно повел его куда-то вниз длинными переходами,кривыми лестницами, объясняя на ходу:

– Прежний хозяин был не просто скряга, а еще и параноик.Богатства он скопил на девять жизней – и всегда боялся грабителейпатологически. Выкопал огромные, запутанные подвалы, мы в свое время убралиуйму хитрых ловушек – то плита под ногами провалится, то сверху упадет решеткас остриями… Один товарищ погиб, троих ранило, прежде чем все это отыскали исломали… Потом многое перестроили, конечно…

Мазур и сам это видел – подземелья уже не напоминалиизвилистые лабиринты, повсюду свежая кирпичная кладка и, аккуратными шеренгами– двери камер с классическими «волчками», огромными запорами и висячимизамками. Под потолком светили тусклые лампочки, воздух был тяжелый, спертый,жаркий и душный. Чуть ли не через каждые десять метров устроены ниши, и в нихнеподвижно застыли автоматчики с теми же шевронами на рукавах. Под потолкомкрутились вентиляторы, но их было маловато.

Тр-рах!!!

Мазур успел вовремя отшатнуться – иначе могла бычувствительно треснуть по лбу внезапно распахнувшаяся железная дверь,грохнувшая в бетонную стену так, что полетела крошка. Изнутри с диким воплемвырвалось нечто отдаленно напоминающее человека – растрепанное, в обрывкаходежды, красно-липко-влажное, рухнуло на пол и поползло, не видя куда. А следомвыскочили двое в расстегнутых, с закатанными рукавами рубашках, усатые,вспотевшие, деловито-разъяренные – и, как ни в чем не бывало, кинулись следом,полосуя ползущего в две нагайки, а он орал, орал…

Послышалась резкая команда на арабском, кнутобойцы выпустилиповисшие на запястьях орудия производства, наклонились, подхватили ползущего защиколотки и с большой сноровкой ногами вперед втянули назад в камеру, оставивна затоптанном бетонном полу темный след.

Из камеры вышел генерал Асади, в безукоризненном мундире,застегнутый на все пуговицы, притворил за собой дверь и преспокойно сказал:

– Здравств??йте, товарищ Мазур, я очень рад, что вы пришли…Пойдемте?

Из камеры по-прежнему доносились хлесткие удары и вопли. Изовсех сил стараясь держать бесстрастное выражение лица, Мазур зашагал вслед загенералом в дальний конец коридора, не в силах поначалу превозмочь дикую,иррациональную волну страха – показалось на миг, что его здесь самого сейчасзапрут, и никогда в жизни света белого не увидишь… Справиться с этим заскокомудалось не сразу…

Генерал бросил что-то Юсефу и тот остался в начале длинноготупика. Тупик этот тянулся метров на тридцать – сплошные серые стены –заканчиваясь железной дверью. Привычно ее распахнув, Асади вошел первым,гостеприимным жестом пригласил Мазура.

Комната со сводчатым бетонным потолком была залита приятнойпрохладой – судя по перемещениям воздуха, ее исправно проветривал и охлаждалхороший кондиционер. Никаких палаческих приспособлений Мазур не усмотрел –только стол, несколько стульев и высокий сейф, очень современный, изсупернадежных.

Асади достал бутылку виски, два невысоких пузатыхстаканчика, насыпал позванивающие кубики льда. Мазур уселся, повинуясьочередному гостеприимному жесту, взял стакан и механически отпил. Прислушался:нет, вопли сюда не долетали.

– Этот кабинет я специально проектировал, – сказалАсади. – Ни один внешний звук сюда не долетает – а там, где остался настраже Юсеф, невозможно услышать ни слова, здесь произнесенного… Естественно,три раза в день комнату проверяют на микрофоны. Мы можем говорить, ничего неопасаясь… – он поднял на Мазура усталые глаза. – Вы видели… Вы навернякасчитаете наши методы варварскими? Плети, сапоги под ребра и прочее…

– Хотите честно? – сказал Мазур. – Я не знаю…

– Только та революция чего-то стоит, которая умеет себязащищать. Вы не помните точно, кто это сказал, Ленин или Дзержинский?

– Не помню.

Но кто-то из двоих, это точно, – сказал Асади. –Да, согласен, на взгляд советского товарища все это, – он кивком показал вкоридор, – может показаться… излишним зверством. Простите заоткровенность, но во времена вашей юной революции у вас наверняка разговаривалис контрреволюционерами немногим мягче… Я знакомился с кое-какими источниками.Что поделать, наша революция молода, очень молода, совсем молода. А этасволочь, – он снова показал в коридор, – между прочим, из той группы,что заложили на рынке три бомбы. Одну мы обезвредить успели, две взорвались.Восемнадцать убитых, в том числе дети. Кое-кто из группы до сих пор остается насвободе. И нельзя упрекать человека, которому приходилось собирать в брезенткуски детских тел, если он берет плетку, а не пробует насквозь культурныепсихологические подходы.

Он ни в малейшей степени не пытался оправдаться – попростувводил Мазура в курс дела, высказывал свои мысли, и только. Мазур молча сделалпару глотков.

– Вы знаете, товарищ Мазур, я родом из приморскойдеревни, – сказал Асади тихо, доверительно. – У нас в семье, да ивообще в деревне были рыбаки – но больше все-таки ловцов жемчуга. Мой отец итри его брата были жемчуголовами. Это только в голливудских фильмах ловецжемчуга выглядит романтично. В реальной жизни работа эта тяжелая, опасная, еслидобавить, что испокон веков наши люди погружались без всяких аквалангов…Понимаете, должно быть? Вы специалист…

– Понимаю, – кивнул Мазур.

Вот так… Жемчуголовы долго не жили, а если им везло, многиена всю жизнь оставались с подорванным здоровьем. Но я не о том. Добыча жемчугасамим ловцам достатка не приносила – большую часть жемчуга по праву владельцаземли и воды забирал амир. Вот я и хочу вам рассказать про амира. Он приезжал сбольшой помпой – дорогие европейские собаки в золотых ошейниках, пара ручныхгепардов на золотых цепочках, сильная охрана… Эти головорезы выгляделичрезвычайно картинно: патронташи крест-накрест на груди, револьверы без кобурзаткнуты за кушаки, как и ножи без ножен, парочка щеголяла с вовсе уж музейнымикопьями. Это они делали специально, понимаете? Чтобы все было напоказ, чтобы подавлятьи запугивать… – он смотрел куда-то сквозь Мазура, голос зазвучал тише,отрешеннее. – Мы, конечно, были мусульманами, но происходили от пустынныхнаездников, «песчаных племен», а там свои обряды, кое в чем отличающиеся отдогм ислама… Наши женщины не носили паранджи – так, чисто символическизакидывали с плеча на плечо нижний край платка, даже подбородок не закрывался…Наши женщины были очень красивы – молодые, я имею в виду, пока их не смялатяжелая жизнь… Вся деревня обязана была собираться, когда приезжал владыка… Онлюбил женщин, знаете ли. Он не говорил ни слова, только делал пальцем воттак, – Асади показал, – чуть заметно, небрежно сгибал палец. Иженщина шла к нему. Она просто не могла иначе, это был наш полновластный амир…Не имело никакого значения, есть у нее муж или жених, стоит ли он тут же… Вамне понять и не увидеть, какие лица были у мужей и женихов. Вы не увидите, какженщина шла – и как она потом возвращалась из шатра. Я хорошо помню… Иногдапосле амира на женщину набрасывались холуи, после леопарда – шакалы… Знаете, онникогда никого не убил, мужчин, я имею в виду, даже тех, кто показалнепочтительность, попросту осмелился смотреть не так. Лучше бы убивал. Толькоон был не так прост. Попробуйте представить, что чувствует мальчишка, когда егоотца, самого сильного и смелого на свете, свалили пинками и мочатся ему налицо. Что чувствуют односельчане… Это мое детство, товарищ Мазур, и не толькомое. Лейла своя, но она не поймет, у нее с детства были слуги, а Касем вырос всемье пусть и бедного, но столичного торговца – а в столице все чуточкупо-другому, там, по крайней мере, не тешат свое самолюбие посреди улицыпровинциальные амиры… Вам-то проще, для вас подобные вещи – чуть ли не древняяистория. Но я… – он сильно провел по лицу ладонью, поднял абсолютно сухиеглаза. Смотрел трезво, собранно. – Ладно, не будем об этом, когда-нибудь иу нас это станет историей… Вы ведь передали своим те материалы, что вам отдалЮсеф?