— Не пойдет, — покачала я головой. — Я немать Тереза, сострадания во мне нет и доброты кот наплакал. Твои враги проехалимимо, если поторопишься, то успеешь смыться.

— Ага, очень умная, да? Они прочешут весь район. Ужможешь мне поверить.

— Если я начну орать во все горло, они найдут тебябыстрее. Ну, так что? — спросила я.

— Спасибо, что в беде не бросила, — ехидно буркнулон, вышел из машины и мгновенно растворился в толпе. Лишь на секунду, трогаясьс места, я увидела в переулке клетчатую рубаху.

Я отъехала на приличное расстояние от места, где мыпростились, прежде чем догадалась оглянуться. Моя сумка лежала сзади, но совсемне так, как я ее положила. Я притормозила и, чертыхаясь, ее достала. Так иесть, кошелек исчез.

— Гаденыш, — пробормотала я, но тут же усмехнуласьсвоим мыслям. Парень очень ловок. Вполне возможно, он повторяет этот трюк понесколько раз в день, выбирая в переулке тачки побогаче. Надеюсь, в одинпрекрасный момент ему непременно что-нибудь отдавят…

Впрочем, особой злости у меня на него не было, сама хороша.Я позвонила в банк, чтобы заблокировать карточку. В гостинице есть еще одна,денег мне хватит, если быть экономной.

Утешая себя подобным образом, я направилась в гостиницу. Вхолле тосковал Алексей Дмитриевич. Я, не обратив на него внимания, пошла клифту, и тогда он меня окликнул:

— Светлана Сергеевна!

Он шел ко мне ссутулившись и вроде даже косолапил. Настоящиймедведь.

— Здравствуйте, — сказал он и вздохнул:

— Жду вас уже довольно давно. Мобильный домазабыл, — развел он руками.

— Я вам звонила. Вы что, по утрам бегаете?

— Вообще-то нет. Но сегодня пришлось.

— Что так?

— Короче, у меня три новости, — понизил он голос,оглядываясь по сторонам, точно был уверен: все только и делают, что насподслушивают.

— Должно быть две, — нахмурилась я.

— Что? А-а… Нет, у меня три, но зато все скверные.

— Хорошо. Идемте в бар. Плохие новости на пустойжелудок вообще непереносимы.

Он взглянул с неодобрением, но пошел за мной в бар. Я взялакофе, бутерброды и пододвинула ему.

— Ешьте.

— Спасибо, я завтракал.

— Мне кажется, вы всегда голодный. Из-за этого менямучает совесть. Давайте ваши новости.

— Тогда я сначала перекушу, — кивнул он и сэнтузиазмом съел бутерброды, забыв, что он вестник несчастья. Потом вроде быодумался, снова загрустил и наконец заговорил:

— Первая новость: сегодня ночью скоропостижно скончалсянаш вице-губернатор.

— Так он вроде молодой?

— Пятьдесят два года. Сердце. «Скорая» не успелаприехать. Для всех это полная неожиданность.

— Бывает, — пожала я плечами.

— Дело в том, что вечером он заявил жене, что егоотравили.

— Кто отравил?

— Недруги, естественно.

— Это я поняла, а кто конкретно? Он, поди, своих враговхорошо знает…

— Никаких имен он не называл;

— Вот это плохо, — пожала я плечами.

— Слушайте, что здесь смешного?

— Я и не смеюсь. А с чего он взял, что его отравили?

— Чувствовал себя неважно уже несколько дней.

— Но к врачу не обращался? Не очень-то человекбеспокоился о своем здоровье.

— На здоровье он никогда не жаловался и легкоенедомогание поначалу приписал усталости.

— Понятно, народные избранники вкалывают, как известно,с утра до вечера, и усталость у них хроническая. Тогда с чего он решил, что егоотравили?

— С того, что состояние резко ухудшилось. Он даже уехалс работы после обеда.

— Но врача не вызвал. Жена об этом тоже непозаботилась.

— Что вы хотите сказать? — нахмурился АлексейДмитриевич.

— Просто пытаюсь понять, с какой стати человек решил,что его отравили. Может, новоиспеченная вдова попросту фантазирует? Как японяла, ничего конкретного насчет отравления он ей не сообщил. Ни кто этосделал, ни где это могло предположительно произойти, так? При этом умер отсердечного приступа. Верно?

— Вскрытия еще не было, но, судя по всему…

— Не знаю, что в произошедшем для меня особенноплохого, но смерти я, естественно, никому не желаю, поэтому будем считать егоплохой новостью. Давайте вторую.

— Наше мельтешение в городе не осталось незамеченным.

— Ага. Значит, начальство шею намылило?

— Уберегся, но с утра я был в милиции, — поскучнелеще больше Ковалев.

— И наконец-то узнали, кто такой Талызин?

— Узнал, — поморщился он. — И это третьяплохая новость.

— Надеюсь, парень жив-здоров?

— Меня это не особо порадовало. Парень в милицииизвестен.

— Чем знаменит?

— Как выяснилось, он входит в группировку некоегоГригория Горелова.

— Гриши Меченого, — кивнула я.

Алексей Дмитриевич поднял брови и совсем было решил выразитьсвое удивление словесно, но я усмехнулась и напомнила:

— Не забывайте, это мой родной город, и я долгое времяработала здесь в газете. Так что грех мне было бы не знать такого выдающегосячеловека.

— Вы с ним лично знакомы?

— Бог миловал. Но наслышана. Был слух, что его взорвалив собственной машине. Что, врали люди?

— Люди не врут. Взорвали, но неудачно, то есть ему-токак раз повезло. Правда, теперь к его изувеченной физиономии прибавиласьхромота.

— Гранатку под педаль сцепления сунули?

— Все-то вы знаете… — съязвил Ковалев.

— Мыслят стандартно, с ними неинтересно. Помнится,своим прозвищем он обязан вмятине на лбу, тоже являющейся следом неудавшегосяпокушения. Выходит, везунчик он у нас, Гриша Меченый. Чем он теперь занимается?Открыл собственное дело или в депутаты подался?

— Скажете тоже…

— Неужто до сих пор с пистолетом бегает, точно пацан?