– Уверяю вас, г-господин фон Зейдлиц, что я и естьФандорин, – с преувеличенной кротостью, словно обращаясь кдушевнобольному, сказал статский советник и обернулся к Бурляеву, залившемусябагровой краской. – Петр Иванович, скажите вашим людям, что меня можноб-больше не держать за локти. Штабс-ротмистр, где подполковник Модзалевский иваши люди из охраны? Я должен всех допросить и записать показания.

– Допросить? Записать показания?! – сипло крикнулЗейдлиц, воздев к небу сжатые кулаки. – Какие к черту показания! Вы что,не понимаете? Он убит, убит! Боже, всему конец, всему! Надо бежать, надопоставить на ноги жандармерию, полицию! Если я не найду этого ряженого, этогомерзавца, этого… – Он захлебнулся и судорожно икнул. – Но я найду,непременно найду! Я оправдаюсь! Я землю, небо переверну! Иначе остается толькопулю в лоб!

– Хорошо, – все так же мирно произнес ЭрастПетрович. – Пожалуй, штабс-ротмистра я допрошу попозже, когда он придет всебя. А сейчас начнем с остальных. Пусть нам освободят к-кабинет начальникавокзала. Господ Сверчинского и Бурляева прошу присутствовать при дознании.Затем я отправлюсь с докладом к его сиятельству.

– Ваше высокородие, а как быть с покойником? –робко спросил державшийся на почтительном отдалении начальник поезда. –Такая важная особа… Куда его?

– Как куда? – удивился статский советник. –Сейчас прибудет т-труповозка, и в морг, на вскрытие.

* * *

– …после чего адъютант Модзалевский, первым пришедший всебя, побежал на станцию „Клин-пассажирская“ и отбил шифрованную телеграмму вДепартамент п-полиции. – Пространный рапорт Фандорина приближался кконцу. – Цилиндр, макинтош и кинжал отданы на исследование в лабораторию.Храпов в морге. Зейдлицу сделан успокаивающий укол.

В комнате стало тихо, только тикали часы, да подрагивалистекла под напором буйного февральского ветра. Генерал-губернатор древнейстолицы, князь Владимир Андреевич Долгорукой, сосредоточенно пожевалморщинистыми губами, подергал себя за длинный крашеный ус и почесал за ухом,отчего каштановый паричок слегка съехал на сторону. Нечасто доводилось ЭрастуПетровичу видеть полновластного хозяина первопрестольной в такой потерянности.

– А уж этого мне питерская камарилья нипочем не простит, –тоскливо сказал его сиятельство. – Не посмотрят, что Храпов этот чертов,царствие ему небесное, и до Москвы-то не доехал. Клин ведь тоже московскаягуберния… Как, Эраст Петрович, ведь, пожалуй, что конец?

Статский советник только вздохнул в ответ.

Тогда князь обернулся к ливрейному, стоявшему у дверей ссеребряным подносом в руках. На подносе были какие-то склянки, пузырьки ивазочка с эвкалиптовыми лепешечками от кашля. Звали слугу Фролом ГригорьевичемВедищевым, занимал он скромную должность камердинера, но не было у князясоветника преданней и многоопытней, чем этот высохший старик с лысым черепом, впреогромных бакенбардах и золотых очках с толстыми стеклами.

А больше в просторном кабинете никого не было – только этитрое.

– Что, Фролушка, – дрогнув голосом, спросилДолгорукой, – на свалку пора? Да без почета, без милости. Со скандалом…

– Владим Андреич, – плачущим голосом сказалкамердинер. – Да ляд с ней, с государевой службой. Уж, слава Богу,послужили, ведь на девятый десяток пошло… Не рвите вы себе душу. Ну, царь непожалует, так москвичи добрым словом помянут. Шутка ли, двадцать пять годочковоб них заботились, ночей не досыпали. Поедем в Ниццу, к солнышку. Будем сидетьна крылечке, прежние времена вспоминать, чего еще в наши-то годы…

Князь грустно улыбнулся:

– Не сумею я, Фрол, сам знаешь. Умру без службы, вполгода зачахну. Я потому и бодр пока, что Москва меня держит. И ладно бы хотьза дело, а то ведь ни за что погонят. В городе-то у меня все в полном порядке.Обидно…

У Ведищева в руках задребезжал поднос, по щекам обильнозаструились слезы.

– Бог милостив, батюшка, может, пронесет. Чего тольконе было, а ведь выручал Господь. Эраст Петрович нам отыщет злодея, что генералазарезал, государь и оттает.

– Не оттаает, – уныло протянул Долгорукой. –Тут вопрос государственной безопасности. Когда власти страшно, она никого нежалеет. Надо на всех страху нагнать, и особенно на своих. Чтоб в оба смотрели ичтоб ее, власти, больше, чем убийц боялись. Моя территория, мне и отвечать. Ободном только Бога молю: сыскать бы преступника побыстрее, своими силами. Хотьуйду без срама. Красиво служил и красиво закончу. – Он с надеждойпосмотрел на чиновника особых поручений. – Как, Эраст Петрович, сумеетеэту самую „БэГэ“ отыскать?

Фандорин помедлил с ответом и заговорил тихо, неуверенно:

– Владимир Андреевич, вы меня знаете, я п-пустыхобещаний давать не люблю. У нас ведь даже нет уверенности, что убийца послесовершенного им злодеяния отправился в Москву, а не в Петербург… В концеконцов, действия Боевой Группы направляются именно из Петербурга.

– Да-да, верно, – грустно покивал князь. –Что ж это я, в самом деле. Супостатов этих весь Жандармский корпус вкупе сДепартаментом полиции выловить не могут, а я к вам. Россия большая, злодей могкуда угодно податься… Уж простите сердечно. Знаете, как тонуть начнешь, то и засоломинку ухватишься. Опять же выручали вы меня неоднократно из самых аховыхположений…

Статский советник откашлялся, несколько покоробленныйсравнением с соломинкой, и произнес загадочным тоном:

– И все же…

– Что „все же“? – встрепенулся Ведищев, отставилподнос, быстренько вытер большущим платком заплаканное лицо, подсеменил кчиновнику поближе. – Или есть зацепка какая?

– И все же попытаться можно, – задумчивопроговорил Фандорин. – Даже должно. Я, собственно, и сам собирался проситьваше высокопревосходительство о п-предоставлении мне соответствующихполномочий. Убийца воспользовался моим именем и тем самым бросил мне вызов. Яне говорю уж о тех к-крайне неприятных минутах, которые мне по его милостидовелось провести сегодня утром. К тому же я все-таки полагаю, что преступникиз Клина направился именно в Москву. Сюда от места убийства всего час езды напоезде, мы и хватиться бы не успели. А в обратную сторону, до Петербурга,девять часов, то есть он и сейчас еще находился бы в пути. Между тем содиннадцати часов объявлен розыск, все станции перекрыты, железнодорожнаяжандармерия проверяет пассажиров на всех поездах в радиусе трехсот верст. Нет,не мог он в Петербург податься.

– А может, он вовсе железкой не поехал? –усомнился камердинер. – Сел себе на лошадку и потрюхал в какой-нибудьЗамухранск – отсидеться, пока шум не поутихнет?