– Знали только мои ближайшие помощники – коллежскийасессор Мыльников и старший чиновник для поручений Зубцов, а более никто. Внашем заведении лишнего болтать не принято. Мыльников, как вам известно,заведует филерской службой, от него утайки быть не могло. А Сергей ВитальевичЗубцов – самый толковый из моих работников, он в свое время и разработал схему„Встреча Пэ-Пэ-эР“. Это, можно сказать, его профессиональная гордость.

– Какая-какая встреча? – удивился Эраст Петрович.

– Пэ-Пэ-эР. „По первому разряду“. Такая служебнаятерминология. Мы ведем негласное наблюдение по разрядам, в зависимости отколичества задействованных агентов. „Слежка по второму разряду“, „Арестованиепо третьему разряду“ и прочее. „Встреча по первому разряду“ – это когда нужнообеспечить безопасность особы первого ранга. Вот, например, две недели назадавстрийский наследник приезжал, эрцгерцог Франц-Фердинанд. Тоже тридцать филеровбыло задействовано двенадцать на вокзале, четыре в пролетках и дважды по семьвокруг резиденции. А „высший разряд“ бывает только для его императорскоговеличества Все шестьдесят филеров работают, и из Петербурга еще Летучий отрядприбывает, не считая дворцовой охраны, жандармерии и прочего.

– Мыльникова я знаю, – задумчиво произнес чиновник– Евстратий Павлович, кажется? Видел его в деле, сноровистый. Он ведь из низоввыслужился?

– Да, вознесся из простых городовых. Малообразован, носметлив, цепок, схватывает на лету. Филеры на него как на Бога молятся, ну и оних в обиду не дает. Золото человек, я им очень доволен.

– Золото? – усомнился Фандорин. – А мнед-доводилось слышать, будто Мыльников на руку нечист? Живет не по средствам, ивроде бы даже служебное расследование было по поводу расходования казенныхсумм?

Бурляев задушевно понизил голос:

– Эраст Петрович, у Мыльникова в полном ведении немалыесредства на поощрение филеров. Как он распоряжается этими деньгами – не мояпечаль. Мне нужно, чтобы его служба работала на ять, а это Евстратий Павловичобеспечивает. Чего ж еще?

Чиновник особых поручений обдумал высказанное суждение и,видимо, не нашелся, что возразить.

– Ну хорошо. А что за человек Зубцов? Я его почтисовсем не знаю. То есть, видел, конечно, но никогда с ним не работал. Правильноли я запомнил, что он из б-бывших революционеров?

– Истинно так, – с явным удовольствием принялсярассказывать начальник Охранного. – Эта история – моя гордость. Я ведь самСергея Витальевича арестовывал, еще когда он студентом был. Пришлось с нимповозиться – поначалу держался чистым волчонком. И в карцере у меня посидел, нахлебе и воде, и поорал я на него, и каторгой пугал. А взял не страхом,убеждением. Смотрю – очень уж шустрого ума юноша, такие к террору и прочим насильственныммерам по самому складу мозга не склонны. Бомба и револьвер – это ведь длятупых, у кого недостает соображения, что лбом стену не прошибить. А мой СергейВитальевич, примечаю, любит о парламентаризме порассуждать, о союзездравомыслящих патриотов и прочем. Одно удовольствие с ним было допросы вести,иной раз, поверите ли, до утра в предвариловке засиживался. Смотрю – он о своихтоварищах по кружку критически отзывается, понимает их узость и обреченность,ищет выхода: как социальную несправедливость поправить и при этом странудинамитом на куски не разорвать. Очень мне это понравилось. Выхлопотал емузакрытие дела. Товарищи его, само собой, в измене заподозрили, отвернулись отнего. А ему обидно – он-то перед ними чист. Можно сказать, один я у него другостался. Встречались мы, говорили о том о сем, я ему что можно про свою работурассказывал, про трудности и загвоздки всякие. И что вы думаете? Начал мнеСергей Витальевич советы давать – как лучше с молодежью разговаривать, какотличить пропагатора от террориста, что из революционной литературы почитать ипрочее. Исключительно ценные советы. Однажды за рюмкой коньяку я ему говорю:„Сергей Витальевич, душа моя, привязался я к вам за эти месяцы, и больно мневидеть, как вы между двумя правдами мечетесь. Я ведь понимаю, что у вашихнигилистов тоже своя правда есть, только вам теперь к ним путь закрыт. А вы вотчто, говорю, присоединяйтесь-ка к нашей правде, она, ей-богу, поосновательнейбудет. Я же вижу, вы истинный патриот земли русской, вам до ихнихИнтернационалов дела нет. Ну так и я патриот не меньше вас, давайте помогатьРоссии вместе“. И что же? Подумал Сергей Витальевич денек-другой, написалписьма своим прежним приятелям – мол, разошлись наши дорожки – да и подалпрошение о зачислении на службу под мое начало. Теперь он у меня правая рука, идалеко пойдет, вот увидите. Между прочим, ваш горячий поклонник. Просто влюбленв вас, честное слово. Только и разговоров что о ваших дедуктивных свершениях.Иной раз меня прямо ревность берет.

Подполковник засмеялся, судя по всему, очень довольный тем,что и себя в выгодном свете представил и будущему начальнику неглупо польстил,однако Фандорин по всегдашнему своему обыкновению вдруг взял и заговорил совсемо другом:

– Известна ли вам, Иван Петрович, некая д-дама по имениДиана?

Бурляев посмеиваться перестал, лицо словно окаменело иотчасти утратило обычное выражение грубоватого солдатского прямодушия – взглядсделался острым, настороженным.

– Могу ли я полюбопытствовать, господин статскийсоветник, почему вы интересуетесь этой дамой?

– Можете, – бесстрастно ответил Фандорин. – Яищу источник, из которого сведения о нашем плане охраны попали к т-террористам.Пока удалось установить, что кроме Департамента полиции детали были известныт-только вам, Мыльникову, Зубцову, Сверчинскому и его адъютанту. ПолковникСверчинский допускает, что о мерах безопасности могла быть осведомлена„сотрудница“ с агентурной к-кличкой Диана. Вы ведь с ней знакомы?

Бурляев ответил с внезапной злобой:

– Знаком. „Сотрудница“ прекрасная, спору нет, но толькоСверчинский напрасно намекает. Это называется с больной головы на здоровую!Если кто и мог ей проболтаться, то скорее он. Она из него веревки вьет!

– Как, Станислав Филиппович – ее любовник? –поразился чиновник особых поручении, едва успев проглотить слово „тоже“.

– А черт их там разберет, – все так же озлобленнорявкнул подполковник. – Очень даже возможно!

Сбитый с толку Эраст Петрович не сразу собрался с мыслями.

– И что она так хороша собой, эта Диана?

– Право не знаю! Никогда не видел ее лица. ПетрИванович сделал ударение на последнем слове, что придало всей фразедвусмысленное звучание.

Подполковник, очевидно, и сам это почувствовал, потому чтосчел необходимым пояснить: