– Что ж ты делаешь-то, а? Бесстыжая твоя душа! –сурово проговорила бабушка из угла. – Родную дочь год не видела.

– И еще столько бы не видеть, – хрипловатохохотнув, ответила Юля. – Да ладно, мать, я шучу. Я же знаю, что с тобойей лучше, чем со мной. Я – перекати-поле, трын-трава: сегодня здесь, завтратам. В общем, свободная птица.

Бабушка помолчала, а потом произнесла такое слово, чтоВероника за дверью сжалась в комочек от ужаса и изумления: как ее добрая,вежливая бабушка могла подобное сказать?! Это слово иногда выкрикивал дворникСемен, напившись и гоняя по двору свою жену, иногда так ругались взрослыедворовые мальчишки, и Вероника знала, что повторять его нельзя, потому что –матерное.

– Как ты меня назвала? – изумилась Юлия,поднимаясь с места. – Как?!

– Блядь ты самая настоящая, а не свободнаяптица, – повторила бабушка. – Уходи отсюда, пока ребенка неразбудила. Уходи! Иди ищи нового мужика. Без тебя обойдемся.

После того случая Юля долго не появлялась. Вероника радовалась:никаких теплых чувств к женщине, требовавшей называть себя только Юля и ни вкоем случае не мама, она не испытывала. Мать была слеплена из другого теста:высокая, крепкая в кости, темноволосая и темноглазая, с широким, точнонегритянским носом и нагловатыми широко расставленными глазами. Губы у нее былипухлые, сочные, и Вероника знала: мать гордится, что никогда не пользоваласьпомадой, – «нужды не было».

А Вероника с бабушкой были маленькие, беленькие, с тонкимиручками-ножками. «Ну чисто одуванчик!» – умилялись на Веронику соседки. А онасмотрела доверчиво голубыми глазами, не понимая, хорошо это или плохо – бытьпохожей на одуванчик. Наверное, плохо: дунул – и остался одуванчик голышом, аголышом стыдно.

Такой же маленькой и тоненькой она оставалась и в семнадцатьлет, когда остальные девчонки из их класса неожиданно вытянулись, повзрослели,приобрели положенные выпуклости, которыми очень гордились. Веронике гордитьсябыло нечем, поэтому она тайком от бабушки подкладывала в бюстгальтер две собственноручносшитые подкладочки, увеличивавшие ее грудь до приличных размеров. Как-то раз –уже в институте – подкладка выпала, и Вероника осталась с одной грудью.Бабушка, узнав об этом, хохотала до колик, и самой Веронике тоже стало смешно:надо же, какими глупостями занимается! Подкладки она выкинула в тот же вечер,решив, что будет гордиться своим сходством с бабушкой – у той тоже грудьнебольшая.

Так они и жили – в мелких женских заботах, в небольшихжитейских радостях. В институте у Вероники появились первые мальчики-ухажеры, ипо вечерам она до поздней ночи пересказывала бабушке, кто что сказал, какимисловами она ответила, и советовалась, что ей делать дальше. Обеим этаполуночная болтовня доставляла огромное удовольствие, и Веронике казалось, чтотак будет долго-долго: запах герани на окне, накрытый платком ночничок на полуи приглушенный бабушкин голос – нежный, любящий.

Бабушка умерла в одну секунду. Взмахнула рукой, стоя околоплиты, застонала, повалилась на бок и нелепо задергалась на полу, так чтозадралась толстая шерстяная юбка. И замерла. Вероника закричала, заметалась поквартире, выворачивая ящики с лекарствами, пыталась вложить какие-то таблетки вбабушкины синие губы, а потом звонила, звонила соседкам, отчаянно крича:«Вызовите „Скорую“! Ну вызовите же „Скорую“!!!»

Но «Скорая» ничем помочь уже не могла. «Сердечныйприступ, – сказали врачи, разводя руками. – А что вы хотите, лет-тоей уже немало». На кладбище Вероника стояла вдалеке от матери, рассматривалаоградку, покрашенную яркой желтой краской, и думала, что цвет ее бабушке бы непонравился.

Второй удар ждал Веронику после похорон. Мать, закутанная посамые брови в черный платок, подошла к ней и сказала:

– Я через два часа приеду домой. Приготовь там пожратьчего-нибудь.

Вероника не сразу поняла, о чем говорит мать, ипереспросила:

– Куда приедешь?

– Куда-куда… В квартиру нашу, вот куда.

– Зачем? – по-прежнему не понимала Вероника.

– То есть как это зачем? – усмехнулась Юля,вскидывая широкие брови. – Жить. Хватит мне по чужим квартирам мыкаться –чай, не побирушка. Теперь, доченька, мы с тобой будем вместе горе нашегоревать.

Вероника взглянула на мать с ужасом и отвращением, потомучто «горе горевать» было бабушкиным выражением и еще потому, что из уст этойчужой женщины оно было лживым, как и она сама. Но час спустя, послушно варясуп, убедила себя, что несправедлива к матери, что так нельзя думать оединственном оставшемся у нее родном человеке. «Бабушка бы не одобрила», –сказала себе Вероника, твердо решив налаживать отношения с Юлей.

И, к удивлению Вероники, отношения и впрямь стали потихонькуналаживаться. Утром она убегала в институт, приготовив на скорую руку завтракна двоих, пока Юлия Михайловна спала. Когда Вероника возвращалась во второйполовине дня, матери дома не было – устраивала свои неизвестные дочери дела.Вечером она приходила и за ужином начинала расспрашивать Веронику опреподавателях, подругах и мальчиках. «Как бабушка», – думала Вероника. Ирассказывала, рассказывала с удовольствием – тем более что мать иногда едко и точнокомментировала ее рассказы так, что Вероника словно смотрела другим взглядом научастников событий. Взгляд был взрослый и циничный, но часто справедливый.

Юлия Михайловна очень одобряла, что Вероника учится хорошо,и пару раз даже подбрасывала дочери денег, когда та заканчивала сессию сотличными оценками.

– Учись, учись, – приговаривала она, выкладывая накомод купюры. – Образование в жизни во как нужно! Знаешь, как я жалею, чтоинститут бросила? Могла бы многого в жизни добиться… Ну ничего, добьюсь еще, аты учись хорошо, у тебя головка светлая.

И Вероника радовалась ее похвале куда больше, чем деньгам.Она сама не заметила, что начала постепенно привязываться к матери. Иногда ейдаже хотелось назвать ее не Юлей, как всегда, а мамой, но сдерживалась, зная,что той не понравится. И обращалась к ней по-старому.

С Митей Егоровым она познакомилась в гостях у подруги исразу в него влюбилась. Он был невысокий, спокойный и такой взрослый, словномежду ними была разница не в пять лет, а в пятнадцать. Митя работал на заводеинженером, жил в общежитии, что тоже было в глазах Вероники необычным иромантичным. А ему Вероника казалась хрупким цветком, который в любую секундуможет сломаться под грубым порывом ветра. Ее хотелось защищать, оберегать,нежно прижимать к груди и не позволять таскать тяжести. Они начали встречатьсячерез три дня после знакомства, и скоро вся группа знала, что у ВероникиЛедяниной есть взрослый парень, с которым «все очень серьезно».

Известие о беременности привело Веронику в состояние шока.Конечно, она любила Митю, но ребенок… на пятом курсе… Что же делать? Едва задавсебе этот вопрос, Вероника осознала ответ: она хочет ребенка. Учеба… ну что ж,придется напрячься. А дома, в конце концов, есть мама. То есть Юля. Онапоможет.