– Ребенок?!

Юлия Михайловна с презрением смотрела на съежившуюся вкресле Веронику.

– Ты, безмозглая корова, ухитрилась забеременеть?Сейчас? Когда тебе еще целый год учиться? О чем ты думала, дура белобрысая?!

Вероника не могла даже открыть рот под потоком ругательствматери.

– Ты сама еще полуребенок, ты не можешь толком нестиответственность даже за себя, а не то что за другого человека, –отчеканивала мать, словно вбивая каждое слово гвоздями Веронике в голову. –Со мной пришла посоветоваться? Нет, дорогуша, ты пришла сказать: вот тебе,Юленька, подарок в подоле – помогай мне и расти его! Так вот, милая моя, что ятебе скажу…

Мать остановилась на секунду и подумала.

– Я тебе взвалить на меня такую ношу не дам. У менясейчас жизнь в самом расцвете, и не так-то долго моему расцвету продолжаться.Поэтому или ты отправляешься к врачу, и мы с тобой живем потом по-хорошему,или… или иди на все четыре стороны. Если ты такая взрослая, что смогларебеночка заделать, значит, сможешь и прокормить его. Решай сама.

Она вышла из комнаты, оставив оглушенную Веронику одну.Вероника поморгала, встала из кресла и подумала, что должна позвонить Мите. Носначала нужно собрать вещи.

Ненавижу ее. Господи, как я ее ненавижу! Никогда не думал,что способен на такое.

Самое плохое не ненависть, а то, как я воспринимаю эточувство. Оно мне нравится. Что скрывать, я никогда не считал себя героем,способным защитить свою семью от любых катаклизмов. Я боялся хулиганов вподворотне – стыдно признаваться, но боялся. Я и сейчас их боюсь. Боюсь, что сдетьми что-нибудь случится, а я не смогу помочь им. Я очень многого боюсь.

Но ненависть во мне делает меня сильнее. Я ощущаю ее своимдругом, и меня пугает это, ведь так недалеко и до шизофрении: разве можнодумать о каком-то чувстве, которое тебе подвластно, как о друге? Но в том-то идело, что моя ненависть неподвластна мне. Она поднимается из таких глубин,которые я никогда не предполагал в себе, и хочет выплеснуться наружу. Не вкрике – крик беспомощен, не в махании кулаками – драка ничего не решает… Нет,моей ненависти нужно большее: уничтожить угрозу моей семье, стереть ее с лицаземли, чтобы ничто не напоминало о ее существовании.

Я и опасаюсь своей ненависти, и горжусь ею, и еще горжусьсобой – тем, что я, оказывается, не такой уж и трус, каким считал себямного-много лет. Но за гордостью прячется паника: что, если настанет момент,когда моя ненависть выплеснется целиком? Что тогда будет с нами?

Сидя на стареньком диванчике, Макар Илюшин с усмешкойсмотрел, как его друг и напарник по работе Серега Бабкин разбирает сумку.Сначала оттуда мощной рукой Бабкина были выужены две небольшие гирьки изаботливо припрятаны под кровать, откуда кокетливо выглядывал фарфоровый горшокс васильком на боку. Бабкин хмыкнул и горшок задвинул подальше, а гири поставилпоближе.

– Думаешь, не пригодится? – невинно спросил Макар,кивая на горшок.

Но Бабкин на провокации поддаваться не желал и в ответтолько засопел. Следом за гирями последовал эспандер, зацепившийся за «молнию»сумки и жалобно заскрипевший, когда Бабкин попытался освободить его. В концеконцов эспандер был освобожден, а следом Сергей вытащил из сумки маленькийпакет с вещами, зарядное устройство для телефона, зубную щетку – и сумкаБабкина опустела.

– Это все, что ты привез?

По-мальчишески взъерошив руками светлые волосы, Макарвоззрился на свой чемодан, ждущий очереди в углу. Чемодан был не очень большой,но такой плотный и солидный, что при взгляде на него сразу становилось ясно:вещей в нем много.

– Зачем тащить с собой всю квартиру? – вопросилБабкин, подходя к окну и изучая пасторальный пейзаж – четырех коров, ленивобредущих по пыльной дороге. – Я тебе сразу сказал: у тетушки все, чтонадо, имеется. От дяди куча шмоток осталась. Да здесь ничего и не нужно: майка,шорты, вот и весь гардероб.

– А перед девушками ты в чем будешь форсить, мойнеприхотливый друг? – поинтересовался Макар.

– Перед какими девушками?! Макар, это деревня. Деревняс большой буквы. Тихое, спокойное место. Глушь, глухомань, дыра безцивилизации. Ты местный магазин видел?

Макар вспомнил сарай под огромной вывеской, на которой былонаписано: «Универсальный магазин». Да, «Универсальный магазин» впечатлял.

– Ну вот, – констатировал Бабкин, не дожидаясьответа. – Короче, забудь про город. Озеро – есть, лес – есть, еда утетушки – ум отъесть можно. Что еще для счастья нужно? Все, московскую жаруможешь выкинуть из головы. Месяц отдыха с полным отключением мозгов. Даздравствует Игошино и любимая тетушка Дарья!

Он плюхнулся на широченную кровать и раскинул руки в разныестороны, чуть не свернув светильник со столика. Макар повздыхал, поднялся сдиванчика и направился к чемодану.

Со стороны они смотрелись если не комично, то, по меньшеймере, странно – большой, грузный, коротко стриженный темноволосый Сергей ихудой светловолосый Макар, которого все и всегда при первом знакомствепринимали за студента-очкарика. Кроме тех, кто, встречаясь с ним, уже знал, чтовидит перед собой состоявшегося профессионала – человека, занимающегося частнымирасследованиями. Макару было тридцать три года, из которых последние шесть летон работал на себя. Вполне успешно. Его правилом было полагаться на интуициюбольше, чем на ум, и вместе с Бабкиным, который от природы был рационален илогичен, они составили отличную пару. Илюшин в их союзе был главным, что былопонятно обоим и никогда не обсуждалось. Но в последний год спокойный,флегматичный Сергей становился для Макара все незаменимее.

Илюшин раскладывал вещи на полке в шкафу, когда дверьоткрылась и в комнату вошла Дарья Олеговна, а по-простому – тетя Даша.Невысокая, улыбчивая, загорелая, она выглядела моложе своих шестидесяти пятилет. Короткие, рыжие от хны волосы были заколоты гребенкой, на которой сейчаскрасовалась зеленая гусеница.

– Сереж, Егоровы-то приехали, – сообщила она,доставая из кармана фартука пучок укропа и водружая его поверх горки вареныховощей в пластмассовом тазике. Пучок тут же запах на всю комнату. – Ирка уних за год выросла – не узнать! Еще год-другой – и будет тебе невеста.

– Была у меня уже одна невеста, – пробурчалБабкин. Он поднялся с кровати, подошел к тетушке и осторожно снял гусеницу сгребенки. – Все помнят, чем дело кончилось?

– Да ладно тебе, подумаешь, нашел однустервозину, – махнула рукой Дарья Олеговна, предпочитавшая не вспоминатьпро очень неудачный брак племянника, закончившийся разводом. – Что жетеперь, все холостым ходить до старости?

Бабкин открыл окно, отогнул краешек москитной сетки и бросилизвивающуюся гусеницу на траву.