Однако этот день так никогда и не настал. Когда Габриэланачала сначала ползать, а потом и ходить по всему дому, хватая всякиепонравившиеся ей вещи и сбрасывая с кофейного столика вазочки и пепельницы, онаедва не свела свою мать с ума.

— Боже мой! — восклицала Элоиза, хватаясь заголову. — Ты только погляди, что опять натворил этот проклятый ребенок!Просто прирожденный бандит — все портит, все ломает. Кругом грязь. Я не могутак жить!

— Но она же еще совсем крохотная, Эл! — пыталсявозражать Джон, подхватывая Габриэлу на руки. Он дул ей в лицо или щекоталживотик двумя пальцами, отчего девочка заливалась звонким смехом.

— Прекрати сейчас же этот шум, — немедленноповышала голос Элоиза, с отвращением глядя на мужа. В отличие от Джона онабрезговала даже прикасаться к дочери, не говоря уже о том, чтобы купать или, недай бог, менять пеленки. Няня, взятая специально для того, чтобы ухаживать заГабриэлой, быстро поняла это и поделилась своими наблюдениями с Джоном. «Вашажена ревнует вас к девочке», — сказала она, но он ей просто не поверил.Это заявление показалось ему нелепым и смешным, однако со временем он началсклоняться к мысли, что нянька была в чем-то права. Каждый раз, когда он бралдочь на руки или разговаривал с ней, Элоиза начинала раздражаться и сердитьсябез всякой видимой причины.

Когда Габриэле исполнилось два года, Элоиза начала бить еепо рукам каждый раз, когда девочка тянулась к какой-нибудь безделушке. Крометого, она перестала пускать дочь в спальню и гостиную; место ребенка — вдетской и только в детской.

— Не можем же мы все время держать ее подзамком, — сказал однажды Джон, когда, вернувшись с работы, в очередной разобнаружил, что Габриэла заперта в детской.

— Можем и должны! Иначе она все здесь перепортит ипереломает, — твердо заявила Элоиза и сердито нахмурилась. Опасаясь еегнева, Джон только покачал головой. Он еще надеялся, что все изменится.

В другой раз он довольно неосторожно заметил, какие уГабриэлы чудесные льняные локоны. Лицо Элоизы потемнело от гнева, но она ничегоне сказала. Зато на следующий день Габриэлу впервые в жизни постригли. Элоизасама отвезла дочь в парикмахерскую Беста, где Габриэла лишилась своегоукрашения. Когда же Джон выразил свое удивление по поводу ее короткой, как умальчика, стрижки, Элоиза заявила, что это полезно для здоровья девочки.

На новую ступень соперничество между Габриэлой и Элоизойвышло тогда, когда девочка перестала лепетать и начала говорить осмысленнымифразами. Особенно Элоизу бесило, как Габриэла с визгом несется по коридорувстречать вернувшегося с работы папу. Если в этот момент ей на дорогепопадалась мать, Габриэла, словно почувствовав опасность, огибала ее по широкойдуге, однако это редко спасало ее от окрика. Если Джон играл с девочкой иличитал ей вслух книжки, Элоизе стоило огромных трудов сдержать себя и непридушить маленькую мерзавку. Ее нельзя баловать — таково было мнение Элоизы,которое она не раз высказывала мужу. Когда он, в свою очередь, упрекнул ее втом, что она почти не уделяет Габриэле внимания, Элоиза только фыркнула.

С этого дня в отношениях между ней и Джоном появилась перваятрещина, которая быстро росла и вскоре превратилась в широкую и глубокуюпропасть. Элоиза буквально выходила из себя, когда он принимался пускать слюнипо поводу того, какая у них миленькая дочка.

Она считала, что это не по-мужски и что отец, так носящийсяс дочерью, не может вызывать ничего, кроме отвращения.

Первую серьезную трепку Габриэла получила в три года, когдаза завтраком случайно уронила на пол тарелку. Элоиза сидела рядом с ней, нервноприхлебывая утренний кофе. И не успела злосчастная тарелка долететь до пола иразбиться, как Элоиза с размаху ударила дочь по лицу.

— Не смей никогда больше так делать, ясно?! —взвизгнула она.

Габриэла была так потрясена, что даже не заплакала.

Она только сидела и смотрела на мать широко раскрытымиголубыми глазами. Девочка была в шоке.

— Тебе ясно? Отвечай! — заорала Элоиза, у которойлицо пошло красными пятнами.

— Прости меня, пожалуйста, мамочка… — в конце концовпрошептала девочка.

Джон, только что вошедший в столовую, был так потрясенбезобразной сценой, что даже не попытался вмешаться. Вместо этого он застыл напороге, словно соляной столп. Джон еще никогда не видел Элоизу в таком гневе иподумал, что если он попытается защитить девочку, то только сделает хуже. Гнев,ревность, разочарование, скопившиеся в Элоизе за три года, вырвались наружу, иона бушевала, как вулкан.

— Если ты еще раз позволишь себе что-то подобное,Габриэла, я тебя выдеру! — с угрозой прошипела Элоиза и, схватив девочкуза плечи, тряхнула с такой силой, что у Габриэлы лязгнули зубы. — Ты —мерзкая, непослушная девчонка, а непослушных детей никто не любит. Даже их папаи мама!

Габриэла судорожно сглотнула и, с трудом оторвав взгляд отперекошенного лица матери, перевела взгляд на отца, который все так же стоял вдверях. Но Джон молчал. Он боялся что-то сказать или сделать, чтобы неразозлить Элоизу еще больше.

Элоиза тоже увидела Джона. Не говоря ни слова, она выволокладочь из-за стола и отвела в детскую.

— Без завтрака, — вынесла она окончательныйприговор и ушла, на прощание наградив плачущую девочку увесистым шлепком позаду.

— Не слишком ли сильно ты ее наказываешь? — тихоспросил Джон, когда Элоиза вернулась в столовую, чтобы закончить завтрак. —Ведь ей только недавно исполнилось три.

У Элоизы, наливавшей себе вторую чашку кофе, сильно тряслисьруки, и Джон решил, что она раскаивается, но он ошибся. Просто припадок яростиеще не прошел.

— Если ее не наказывать, — отрезала она, — изнее вырастет малолетняя преступница. Детям нужна дисциплина.

— Но, может, не такая жесткая… — неуверенно начал Джони замолчал. Его собственные родители были мягкосердечны. Внезапное бешенствоЭлоизы не на шутку испугало его. Вместе с тем, с тех пор как родилась Габриэла,Элоиза сильно переменилась. Она постоянно нервничала, раздражалась, сердиласьпо пустякам. И хотя со своей мечтой о большой, счастливой семье Джон уже давнорасстался, Элоизу ему терять не хотелось.

— Не такой уж это ужасный проступок, — проговорилон как можно спокойнее. — В конце концов, она сделала это не нарочно.

— Не нарочно?! — взвилась Элоиза. — Да онапросто швырнула тарелку на пол! Я видела это своими собственными глазами. Ейвсего три года, а она уже становится неуправляемой. Все начинается с капризов,Джон.

— Но что, если это не каприз? Может быть, оназаболевает… — сказал Джон и осекся. Все его попытки как-то защитить Габриэлутолько ухудшали дело. Лицо Элоизы снова покраснело и сделалось злым.

— Воспитывать Габриэлу — моя задача, — процедилаона сквозь стиснутые зубы. — Девчонка совсем отбилась от рук, надо ееприструнить. И, будь добр, не вмешивайся. Я же не лезу в твои дела!