Меридит была единственной союзницей Габриэлы, ееединственным утешением, ее единственной молчаливой подругой.

Вот и сейчас, осторожно опустившись на краешек кровати,Габриэла принялась раскачиваться вперед и назад, баюкая Меридит и гадая, почемумама так сильно ее избила… Ей никак не удается стать хорошей. Потом ейвспомнилось странное выражение, промелькнувшее в папиных глазах, когда матьпротащила ее мимо него.

Отец показался Габриэле разочарованным. Он как будто ожидал,что хотя бы сегодня дочка будет вести себя лучше, чем обычно.

Наверное, она действительно была маленьким чудовищем, как нераз говорила ей мама. Должно быть, ее подменили в больнице, а может… ТутГабриэла просто задохнулась от страха. Ах, неужели ее заколдовали. Какая-тозлая колдунья, наподобие той, про которую она краем уха слышала по радио. Еезвали Умиранда, и она зарабатывала себе на жизнь тем, что по просьбе одногоплохого дяди заколдовывала маленьких детей. Те начинали так плохо себя вести,что родители в конце концов отказывались от них, и тогда дядя забирал озорниковна свой страшный остров, в замок, чтобы…

Что там делал дядя с маленькими детьми в своем замке,Габриэла дослушать не успела. Элоиза обнаружила ее и тут же надавала дочеритаких сильных пощечин, что потом у Габриэлы полдня звенело в ушах. Впрочем, поповоду судьбы злосчастных неслухов сомнений не было.

Злодей, конечно, варил из них суп, обильно приправленныйлуком (Габриэла не любила вареный лук), или пропускал через огромную мясорубку,которую приводил в движение закованный в цепи маленький шотландский пони.

Но главное-то во всем этом то, что она действительно былазаколдована! Потому что как иначе объяснить, что, несмотря на все своистарания, она все делала не так?

Мама сердилась с каждым днем все больше, и даже папа… дажепапа махнул на нее рукой! В конце концов они от нее откажутся и… и, может быть,мама сама отвезет ее дяде, который варит суп из маленьких непослушных девочек?

Сидя на кровати с бессловесной куклой на руках, Габриэласнова и снова переживала кошмар неизбежного, страшного конца и собственноебессилие. У нее не оставалось уже никакой надежды исправиться. Она незаслуживала любви — в этом Габриэла убедилась уже давно.

Она заслужила только побои. Но в глубине души девочка все жепродолжала удивляться, что же она такого сделала, отчего родители ненавидят истыдятся ее?

Слезы безостановочно катились из больших голубых глазГабриэлы. Она просидела несколько часов, предаваясь своим невеселымразмышлениям и по-прежнему прижимая к себе Меридит. Меридит — ее единственнаяподруга. Ни бабушек, ни дедушек, ни теток, ни даже двоюродных братьев илисестер у Габриэлы не было. Играть же с другими детьми ей не разрешалось —должно быть, из-за ее мерзкого поведения «И потом, — с горечью подумаладевочка, — никто из детей и не станет со мной водиться. Кому понравитсяиграть с такой, как я, если даже мама и папа с трудом меня терпят?..»

Габриэла никогда и никому не рассказывала о своей жизни. Онане хотела, чтобы кто-нибудь знал, насколько она плохая. Когда в школе ееспрашивали, откуда у нее синяки, она отвечала, что упала с лестницы илиспоткнулась о собаку, хотя никакой собаки у них никогда не было.

Ее родители не были ни в чем виноваты. Во всем была виноватазлая Умиранда, но и к ней Габриэла относилась почти что с пониманием. В концеконцов, как еще феи могут заработать себе на кусок хлеба, если не колдовством?А уж в том, что она не в силах исправиться, виновата она сама.

Габриэла услышала доносящиеся из гостиной голоса родителей.Они, как это все чаще и чаще случалось, кричали друг на друга, и это тоже былаее вина. Несколько раз, когда мама наказывала ее при папе, он потом кричал намаму. Вот и сейчас он что-то говорил — громко и возбужденно, почти сердито, нослов Габриэла разобрать не могла. Впрочем, речь, несомненно, шла о ней — о том,какая она плохая и непослушная. И ссорились родители из-за нее, и вся жизнь ихшла наперекос из-за нее, и дом их потихоньку становился адом из-за нее.Кажется, все плохое, что происходило на свете, творилось из-за нее.

В конце концов, когда за окном сгустились сумерки, Габриэларазделась и забралась под одеяло. Ужинать ее так и не позвали. Она слишкомдолго плакала, да и фантазия ее разыгралась не на шутку, ей было не до еды.Болела разбитая щека, болела нога, куда мать пнула ее носком туфли, ноусталость все же брала свое, и вскоре Габриэла стала забываться сном. Но преждечем она окончательно провалилась в спасительный морок, ей пригрезился весенний садвесь в цвету — далеко-далеко" в той счастливой стране, где она была совсемдругой. С ней играли все дети, все любовались ею, и высокая, ослепительнокрасивая женщина прижала Габриэлу к себе и сказала, что любит ее. Это былисамые замечательные в мире слова, и душа девочки вновь обрела опору на этойземле.

Габриэла заснул;", продолжая прижимать к себе Меридит.

— Послушай, ты не боишься, что однажды просто убьешьее? — спросил Джон Элоизу. Та посмотрела на него с легкой презрительнойгримасой. Он выпил почти полбутылки виски, и теперь его слегка покачивало. ПитьДжон начал примерно в то же самое время, когда из недр шкафа был извлеченжелтый ремень. Дозы с тех пор постоянно увеличивались. Это было гораздо проще,чем пытаться прекратить издевательство над девочкой или попытаться как-тообъяснить себе поведение Элоизы.

Виски отлично помогало. Во всяком случае, после хорошейпорции Джон начинал смотреть на вещи проще и находил ситуацию вполне терпимой.

— Нет, не боюсь, — холодно парировала Элоиза. Язнаю, что, если сейчас я научу ее уму-разуму, она никогда не будет питьстолько, сколько пьешь ты. Это поможет ей сохранить здоровыми сердце и печень.

Она с отвращением покосилась на Джона, который повернулся кбару, чтобы налить себе новую порцию виски.

— Знаешь, самое ужасное то, что ты, кажется,действительно веришь в то, что говоришь, — пробормотал Джон впространство.

— Не хочешь ли ты сказать, что я обращаюсь с нейслишком жестоко?! — воскликнула Элоиза. Она терпеть не могла, когда Джонпытался упрекать ее в чем-либо.

— Слишком жестоко? Слишком жестоко?! Да ты в своем уме?Габриэла вся в синяках! Откуда они у нее?

— Не говори глупости, Джон! — резко оборвала егоЭлоиза. — Ты сам отлично знаешь, что это неуклюжее создание падает каждыйраз, когда ей нужно зашнуровать башмаки! Удивительно, как она до сих пор неразбила себе башку!

Тут она закурила сигарету и, откинувшись на спинку дивана,пустила вверх тонкую струйку дыма.

— Послушай, Эл, ты ведь разговариваешь со мной — не скем-нибудь… — Джон наконец-то справился с пробкой и убрал бутылку обратно вбар. — Кого ты хочешь обмануть? Я прекрасно знаю, как ты относишься кдевочке. И она это знает. Бедняжка, она не заслужила и одной сотой доли того,что ей приходится терпеть!