Как ни старалась девочка объяснить, что она не нарочно, чтоэтого никогда-никогда больше не повторится, это не помогало, и все завершалось,как обычно. Элоиза не ведала ни жалости, ни сомнений. Кроме того, обе онихорошо знали, что очень скоро Габриэла совершит новый непростительный промах,который потребует незамедлительного наказания. И, даже умоляя мать о прощении,девочка заранее была уверена, что она — плохая и непослушная и что ее гадкиеруки обязательно выкинут что-то такое, от чего мамочка опять разозлится.

Стук высоких каблуков раздался у самой двери чулана, идевочка вздрогнула. Все поиски были почти закончены, непроверенным оставалсятолько этот чулан. Пройдет еще несколько секунд, и мать обнаружит ее, вытащитна свет божий и… В панике Габриэла подумала, а что, если прямо сейчас выйти(иногда Элоиза говорила дочери, что если бы та не пряталась, то и наказаниебыло бы мягче). Но нет — и это не принесет ей пользы.

К тому же девочка начинала понемногу догадываться — от того,прячется она или нет, на самом деле мало что зависит. Ведь несколько раз онапыталась признаться матери в том или ином проступке, не дожидаясь, пока та самазаметит сломанный карандаш или сбившийся носочек. Но, увы, Элоиза заявляла, чтоГабриэла слишком долго раздумывала, повторяя, впрочем, что все, конечно, былобы по-другому, обратись она к ней пораньше.

И вообще, добавляла Элоиза, доставая из гардероба узкийкожаный ремешок гадкого желтого цвета, все было бы, разумеется, по-другому,если бы Габриэла вела себя как следует и слушала, что ей говорят. Никто и неподумал бы наказывать ее, если бы она содержала в чистоте свою комнату, если быне причмокивала во время еды и не гоняла по тарелке жареные бобы, которые таклегко перепрыгивают через край и оставляют на скатерти жирные пятна.

Как мечтала Габриэла научиться вести себя как следует! Какбыло бы хорошо уметь сдерживаться и открывать рот только тогда, когда к нейобращаются! И еще не царапать башмаки во время короткой прогулки по ихкрошечному садику! И еще… Да что там говорить: список проступков и промаховГабриэлы был поистине бесконечен. Ей никак не удавалось научиться вести себятак, чтобы гадкий желтый ремешок, с противным свистом опускавшийся на еекрошечный задик, на спину, на плечи, на голову, остался без работы (впрочем,все чаще и чаще, придя в ярость, Элоиза лупила ее чем попало, не давая себедаже труда дойти до гардероба). С каждым днем Габриэла все больше утверждаласьв мысли, что она — непослушный, отвратительный, гадкий ребенок, который толькои делает, что расстраивает родителей.

Девочка искренне верила: отец и мать просто не могут любитьее, пока она поступает подобным образом. Она — их разочарование, их позор, иэто причиняло ей ни с чем не сравнимые страдания. Она готова была сделать все,что угодно, чтобы изменить это. О, как она хотела добиться одобрения родителей,завоевать их любовь, но все — тщетно. Во всяком случае, мать ни на минуту непозволяла дочери забыть о том, что она — скверная, непослушная, гадкаядевчонка.

На этот раз перед дверью чулана звук шагов замер. Намгновение воцарилась мертвая тишина, потом дверь с резким скрипом распахнулась,и в глубину чулана, где скорчилась Габриэла, проник тонкий, прямой лучик спляшущими в нем пылинками. Чулан сразу заполнился тяжелым запахом духов Элоизы,потом пальто и куртки с шуршанием раздвинулись, и уже настоящий потоксолнечного света хлынул внутрь.

В первое мгновение Габриэла зажмурилась, но тотчас же сноваоткрыла глаза и встретилась взглядом с матерью.

Никто из них не издал ни звука, не произнес ни слова, несделал ни одного движения. Элоиза была в бешенстве, и Габриэла мгновеннопоняла, что плакать или оправдываться бесполезно, и все же ее огромные голубыеглаза невольно наполнились слезами.

Гнев в глазах Элоизы разгорался все ярче. Она схватила дочьза локоть и с такой силой рванула на себя, что ноги девочки чуть не оторвалисьот земли. В следующую секунду Габриэла уже стояла возле матери и, зажмурившись,ожидала неминуемого наказания.

Первая же затрещина оказалась такой сильной, что Габриэлаупала. Казалось, весь воздух разом вырвался из ее легких; она не могла нивскрикнуть, ни заплакать.

Мать, схватив ее за шиворот, рывком поставила на ноги.

Яростно встряхнув Габриэлу, она отвесила дочери такуюкрепкую пощечину, что в ушах у нее зазвенело, а перед глазами вспыхнуло ипогасло красно-оранжевое зарево.

— Ты снова прячешься, негодяйка! — взвизгнулаЭлоиза. Она была высокой, сухощавой женщиной с правильными,аристократически-тонкими чертами лица, обычно отличавшимися одухотворенной,почти божественной красотой. Обычно, но не сейчас. Сейчас Элоизой владелобезумие. Она казалась почти безобразной.

— Отвечай! — рявкнула она, наотмашь ударяя дочь подругой щеке.

На руке Элоизы было два перстня с крупными голубымисапфирами, подобранными в тон ее дорогому шелковому платью темно-синего цвета.Драгоценности до крови рассадили щеку Габриэлы, но мать этого даже не заметила,как никогда не замечала ни разбитых губ, ни синяков и ссадин, остававшихся послеочередного наказания. Вот и теперь, вместо того чтобы остановиться, она изовсей силы ударила Габриэлу по уху и, тряся за плечи, заорала прямо вперекошенное страхом маленькое личико:

— Почему ты вечно прячешься, мерзавка? Почему с тобойстолько проблем? Что ты натворила на этот раз?!

Ведь ты опять что-то натворила, да? Иначе зачем бы тебепрятаться?!

— Я ничего не делала" мама… Ничего такого, —голос Габриэлы был чуть слышным. Удары, которые только что на нее обрушились,напугали ее чуть не до потери сознания и заставили ее маленькое сердцезамереть, словно из него вдруг ушла вся жизнь.

Габриэла подняла на мать умоляющие, полные слез глаза:

— Прости меня, мамочка. Я никогда больше не буду.

Мне очень стыдно, что я…

— Тебе? Стыдно?!! Да тебе никогда не бывает стыдно.

Ты просто сводишь меня с ума, мерзкая девчонка! Откуда утебя эта идиотская привычка прятаться по углам?

Или ты надеешься, что я тебя не найду? — Элоизазакатила глаза. — Боже мой, если бы кто-нибудь знал, что нам с твоим отцомприходится терпеть! Это же не ребенок, а какое-то наказание!

С этими словами она так сильно толкнула Габриэлу, чтодевочка заскользила по навощенному паркету и упала… увы, недостаточно далеко,чтобы туфля из голубой замши — изящная, модная лодочка на высоком каблуке и с острыммыском — не сумела до нее дотянуться. Удар пришелся прямо в верхнюю частьхуденького бедра девочки, которое тотчас же пронзила острая боль.

Габриэла закусила губу, чтобы не, вскрикнуть. Самые страшныеудары ее мать всегда наносила по закрытым частям тела, чтобы никто изпосторонних не заметил багрово-черных кровоподтеков. Синяки на лице Габриэлыисчезали обычно довольно быстро — можно было подумать, Элоиза отлично знала,куда и как бить, чтобы не оставлять следов, и, несмотря на всю свою кажущуюся ярость,умело рассчитывала силу удара. Впрочем, вероятно, все дело было в богатойпрактике. Единственный метод воспитания дочери, признаваемый Элоизой, —это беспрестанное битье за любую провинность с самого раннего возраста.Габриэла, во всяком случае, не помнила того времени, когда бы ей не угрожалипорка или оплеуха.