— О боже! — простонал муж. — Я тебя умоляю…не можешь ты из-за такой чепухи… в конце концов, кактус очень миленькоерастение… и вообще…

— Я подала на развод, — ядовито сообщила я, аМаксим, чертыхаясь, не приняв душ и не побрившись, отбыл на свою работу, послечего я покинула ванную.

Родители приняли сторону супруга (подозреваю, с целью отменя избавиться), Максим продолжал свои настойчивые увещевания, и жизнь в домеродителей вскоре сделалась совершенно невыносимой.

На помощь мне, как всегда, пришла Лилька. У нее былгромадный опыт разводов с мужьями, и она сразу же с головой окунулась в моипроблемы. Я переехала к ней, из квартиры выходила крайне неохотно и всегда всопровождении Лильки и ее друзей, у Максима теперь не было никаких шансов сомной встретиться. В отместку он безобразно вел себя у судьи, трижды назвав меняизбалованной, дважды «не отдающей себе отчета в своих действиях» и один раз«ребячливой», а в заключение заявил, что никогда со мной не разведется. Мнепредложили все как следует обдумать, дав на это месяц.

— Он сунул им взятку! — рычала Лилька в коридоресуда и сверкала глазами.

Максим изловчился перехватить меня возле машины и сказалочень серьезно:

— Кончай дурить, а? Клянусь, я больше никогда не назовутебя кактусом.

Это отвратительное слово вызвало во мне прилив ненависти, аглагол «дурить» сильнейшую обиду, я сдвинула брови и со всей ответственностьюзаявила:

— Ты меня никогда не понимал, — после чегоустроилась в Лилькином «Фольксвагене» и отбыла, ни разу не взглянув в сторонусупруга. Максим продолжал попытки встретиться со мной, чтобы обсудить проблему.Никакой проблемы я не видела и ничегошеньки обсуждать не хотела. Супруг оченьбыстро смекнул, что, если я буду жить у подруги, шансы видеться со мной равнынулю. В один прекрасный вечер он заявился к Лильке и, слегка сдвинув ее всторону, прокричал в недра квартиры, рассчитывая, что я его услышу:

— Ты имеешь право на жилплощадь! Разумеется, я имелаправо, оттого незамедлительно выплыла в прихожую, а Максим повторил:

— Ты имеешь право на половину дома.

— Да, — кивнула я головкой и торопливо добавила:

— Только мне от тебя ничего не надо.

— Я не могу жить сразу на трех этажах, когда ты ютишьсяу подруг.

У Лильки я вовсе не ютилась, жила она одна, а квартиранасчитывала четыре комнаты общей площадью сто двадцать квадратных метров, носпорить я не стала и взглянула на супруга с интересом. Лилька, немного подумав,решила впустить его в прихожую. Максим посмотрел на нее сурово, перевел взглядна меня, заметно подобрел и предложил:

— Может быть, мы где-нибудь поужинаем и обсудим этотвопрос?

Ужинать с Максимом я не собиралась, очень хорошо зная, чемможет закончиться этот ужин, подумала немного, широко улыбнулась и осчастливилаего:

— Хорошо. Только Лилька поедет с нами.

Муж тяжело вздохнул, а Лилька скорчила в ответ злобнуюгримасу, хохотнула, победно вскинула голову и уплыла переодеваться.

Воспользовавшись моей беззащитностью, муж тут же ухватилменя за руку и невнятно пробормотал:

— Я тебя люблю. И не вздумай сказать, что ты меня —нет. Ни за что не поверю, это все глупость и притворство.

— Конечно, — усмехнулась я. — Глупость, чтоже еще? А я сама — кактус.

— О господи, — начал он скулить сквозь зубы,получалось довольно забавно. — Угораздило же брякнуть такое…

— Вот-вот, — поддержала я его. Он сжал мою руку сбольшим рвением, возвел очи к потолку и только собрался сказать что-нибудь ввысшей степени впечатляющее, как в прихожей возникла Лилька, Максим скривился,опустил глазки и обреченно проронил:

— Поехали.

Ужин удался на славу, бирюзовое платье шло мненеобыкновенно, любимые пирожные таяли во рту, Лилька трещала как заведенная,что позволяло совершенно не следить за разговором: вставить слово мне все равноне дадут. И вот тут Максим сказал:

— Продадим дом, а деньги разделим. Сообразив, что онтакое заявил, я довольно отчетливо икнула, выпучила глаза и, кажется,остолбенела.

— Как это продадим? — пролепетала я где-то черезминуту, Максим пил кофе, а Лилька безуспешно пыталась вернуть отпавшую челюстьна ее законное место.

— Как продать? — через минуту смогла спросить иона, после чего мы с отчаянием переглянулись.

— Очень просто, — пожал муж плечами. — Зачеммне этот дом, если я живу один? Кстати, я уже неделю ночую в гостинице. Домнавевает грустные мысли, мне тяжело в родных стенах, где все напоминает олюбви, которой я лишился.

— Ты сам виноват, — насторожилась я.

— Возможно, но жить в этом доме я не собираюсь. Хочешь— живи ты.

Я нахмурилась, уловив в его словах намек на хитрость. Нашдом мне очень даже нравился, и продавать его я не собиралась. Он располагался всамом центре города, но в тихом переулке, и вдобавок ко всему имел свой, хотя инебольшой, зато самый настоящий парк. Метрах в двухстах от нашего доманаходилась церковь восемнадцатого века, необыкновенно красивая, и дважды в денья могла наслаждаться колокольным звоном (что было весьма благотворно для моейдуши). Считалось, что в прошлом веке дом этот принадлежал губернатору, человекуобразованному и не чуждому культуры, оттого дом мог похвастать редкимсочетанием красоты, вкуса и благородства, который придает подобным строениямсолидный возраст. Конечно, внутри дом совершенно переделали, но все равноскладывалось ощущение, что живешь во дворце, а в городе мой дом так и называли— «губернаторский». Он стоил безумных денег, интриг, сплетен и завистливыхвзглядов, и вдруг: продать. Это что же вообще такое? Именно этот вопрос я изадала Максиму.

— Я же объяснил, — пожал он плечами. — Я немогу жить в этой громадине, когда ты теснишься у подруги.

— Я не буду тесниться, — пролепетала я.

— Тогда возвращайся и живи, где тебе положено.

— А ты?

— А я буду ночевать в гостинице.

— Тогда я не смогу тесниться, то есть жить, в то времякак ты…

— Мы можем жить там вместе. Не забывай, что в доме двавхода, мы даже никогда не встретимся.

Пока я обдумывала, как сказать «да» с минимальным ущербомдля своей гордости, Лилька рявкнула: