Чуть позже выяснилось: Алистер погиб при загадочныхобстоятельствах. Коронер[3] настаивал, что убийство совершил браконьер,схваченный сэром Алистером на месте преступления и затем скрывшийся. СэрАлистер не успел жениться и заиметь детей, а значит, единственным и бесспорнымнаследником являлся его младший брат Десмонд.

И тут Олег понял, что кузен его воистину англичанин! Чтосделал бы на его месте русский? Понятно, опрометью кинулся бы в родовое имение– вступать в права наследства, искать убийцу брата и мстить. Десмонд же и ухомне повел на увещевания дядюшки Чердынцева поскорее закрепить за собоюнаследственные права на лордство! Он не сомневался, что все уже совершенолучшими в мире британскими судьями и состояние его останется внеприкосновенности. Зато выразил пожелание немедля осмотреть нижегородскоеимение и получить все бумаги на него.

– Разумеется, ведь Россия – не Англия! Здесь у нас вор наворе сидит и вором погоняет! – усмехнулся старший Чердынцев, усмотрев в егословах недоверие к себе, и, швырнув на стол бумаги, подтверждавшие праваплемянника, удалился.

Отношения в доме сделались натянутые. Граф, охладев кбесцеремонному племяннику, препоручил его Олегу. И в Воротынец Десмондасопровождал молодой Чердынцев, помогая исполнить всяческие формальности,отыскать хорошего управляющего. Дела, однако, затянулись.

Одним словом, судьба распорядилась так, что ночь передРождеством двоюродные братья встретили в пути…

Самое обидное, что дом был в каких-нибудь трех верстах,когда сани вдруг стали. Внезапная остановка прервала не только плавноедвижение, но и тягучую дремоту седоков. Сначала они ничего недоброго незаподозрили, а только сонно таращились в полутьму, рассеиваемую игрою огня задверцей печурочки, наполнявшей возок жарким дыханием (путешествовали Чердынцевывсегда с удобствами).

Олег потер ладонью запотевшее оконце: в возке были настоящиестекла, не слюдяные вставочки. Вьюга. Вихри неслись над землей, взмывали квзбаламученным небесам, и чудились в них белые лица, огромные хохочущие рты…

– Ну и разбойничья ночка! – пробормотал он, перекрестившись.– Истинно праздник для нечисти. Сейчас бы на посиделки нагрянуть, не то вбаньку.

– The bagnio, good, yes, – услышав знакомое слово, оживилсяДесмонд.

Олег хихикнул. Кое-каких русских словечек кузен, оказавшийсявесьма смышленым, поднабрался. Он умел вполне сносно объяснить прислуге, что«каша – now, bad; блини – yes, very good!». Но почему-то упорно именовал кафтанармяком, доводя лакеев до судорог от усилий сдержать непочтительный хохот, новсе же его «о-де-ва-ся, please!» было всеми понимаемо. Зато полюбившуюся банюДесмонд упорно называл the bagnio, что по-английски значит «веселый дом». Исейчас Олег не смог не засмеяться, тем паче что на ум пришла очень подходящаяистория.

– А ведь и верно, веселый дом! – воскликнул он. – Я впрошлое Рождество пошел с нашими дворовыми к девкам на посиделки, в деревню.Ряжеными мы пришли, меня никто не признал, – поспешил он пояснить, увидев, какудивленно взлетели брови Десмонда: мол, неужели лорд Чердынцев предаетсяпростонародным развлечениям? Все-таки англичане жуткие задаваки, снобы. – Я вжизни так не веселился. Пели, плясали, бутылочку крутили, целовались всеподряд. А потом заметил, что девки временами куда-то исчезают. Спросил парней,те и говорят: небось в баню гадать бегают. А знаешь, как в бане гадают?

– Гада-ют? – поразился Десмонд. – What is?

– В ночь на Рождество прибежит девка в пустую баньку, станетспиной к печке, юбку задерет и молвит: «Батюшко-банник, открой мне, за кем мнев замужестве быть?»

Хоть английский Олега за время общения с кузеном существенноулучшился, он все же засомневался, правильно ли выражается, уж больновыкатились глаза братца. Впрочем, тут же стало ясно, к чему относитсянедоумение.

– Юбку задирают? – прокудахтал Десмонд, едва сдерживая смех.– И что потом?

– Потом банник должен девку по заднице погладить. Ежели лапатеплая, будет у нее муж добрый, холодная – злой, мохнатая – быть девке забогатым, голая – за бедным. Вот такое гадание!

– И что было дальше?

– Там девка была одна, Аксютка. Хороша – будто яблочконаливное. Ну я и говорю Костюньке, лакею нашему, мол, я отлучусь, а ты Аксюткуподговори в баньку пойти, на суженого погадать, да постереги, чтоб никто тудане совался. Вышел тихонько – и к баньке. Зашел, затаился возле печки. Кругомтьма египетская, только луна сквозь окошечко едва посвечивает. Стою – стужалютая, зуб на зуб не попадает, а девки все нет. И вдруг – чу! – снег хруститпод торопливыми шажками. Вскочила в баньку, огляделась – да что в такой тьмеувидишь, – повернулась к печке спиной и юбки – р-раз! – на спину себезабросила. Как поглядел я на то богатство – аж дышать перестал. А она из-подюбок своих бормочет: покажи, мол, банник-батюшко, каков будет мой суженый? Яруку-то нарочно за пазухой держал, она не то что теплая – горячая была.Погладил я Аксютку сперва легонько, потом осмелел, огладил всю, да пощекоталтак, что она пуще изогнулась. Тут девка-дура на лавку локтями оперлась иговорит: «А покажи мне, батюшко-банник, каково будет с мужем жить, сладко айнет?» Я так и обмер! В общем, я своего не упустил. Барахтались, пока вовсе неопустошился. А когда встал – ноги, вот те крест, тряслись и подгибались, – тосказал девке: «Быть тебе за богатым, Аксютка!» И слово свое исполнил: сперва вдом взял, а когда намиловались вволю и молодка зачреватела, выдал ее заКостюньку. Tеперь оба в Петербурге, в доме нашем, надзирают за хозяйством,сынок у них растет…

– Твой сын? – удивился Десмонд. – А отчим его не обижает?

– Попробовал бы! – воздел крепкий кулак Олег. – Нет, любит,как своего. Мальчишке и невдомек, что он барский байстрюк. Зачем ему лишниемечтания? Костюнька знает, что я ни его, ни мальчонку не обижу. Да и Аксютку необижаю. Бывает, надоест по непотребным девкам, заморским да тощим, таскаться,скажу только: «А ну, Аксютка, взбей перинку!» – она тут же и готова ублажитьбарина.

– А муж?! – округлил глаза Десмонд.

– Ему-то что? Убудет от бабы, что ль? – отмахнулся Олег. –Тут гвардейский полк надобен, чтоб от нее убыло! И мне хватает, и Костюньке, и…Подозреваю, близ этого пирога еще не один из лакеев кормится.

Братья расхохотались от души. И Олег подумал, что сейчас быему сошла любая, от тощей заморской до сдобной отечественной. Ох, поскорее быдобраться до дому – там уж он живо сыщет себе сговорчивую молодку! Да оДесмонде позаботится. Похоже, кузену тоже невтерпеж сделалось – вон как ерзает.Ведь не меньше пяти суток минуло, как они простились с веселыми воротынскимикрасавицами.