Немалое минуло время, прежде чем к Лизе воротилась жизнь.Она вдруг ощутила, что сердце бьется сильно и ровно; и пусть голова ещекружится, но туман уплыл из глаз; она, не отрываясь, глядит на ручей, чьебеспрерывное, сверкающее течение было сродни беспорядочному течению мыслей. Истранный покой ложился на сердце, вдруг поверившее: истечет и эта беда…

Наконец Лиза смогла оторваться от созерцания, повернулась.

Женщина в черном раскладывала по кучкам привезенный еюхворост. Ослик смирно стоял рядом с Лизою, словно стерег ее, приветливо косябольшим карим глазом в коротких светлых ресничках.

Лиза подняла дрожащую руку, коснулась его ласковых,бархатных губ и невольно всхлипнула. Он был такой живой! И совсем по-иномуувиделись ей теперь зеленые пятна рощи, дальние, призрачные горы, лазурноенебо…

Радостное восклицание заставило Лизу вздрогнуть. Женщинаоставила работу и подошла к ней, улыбкою и взглядом выражая свое удовольствиепри виде девушки, вполне вернувшейся к жизни.

– Матушка Пресвятая Богородица! – ахнула Лиза вне себя отизумления, не падая ниц только потому, что уже стояла на коленях.

Было от чего сойти с ума. Словно бы сама Пресвятая Девасмотрела на нее!

Смуглое, иконописное лицо со следами печальной и в то жевремя горделивой красоты; огромные карие очи, излучающие свет доброты; скорбныеуста, впалые щеки, черный плат… Или все-таки Лиза уже умерла и теперьвстретилась с Богородицей на том свете?

Но вдруг заикал ослик, и чары рассеялись. Теперь перед Лизойстояла только немолодая усталая женщина, одновременно обрадованная ее возвращениемк жизни и явно обеспокоенная тем, что делать дальше. Она разразилась целымпотоком совершенно непонятных Лизе слов, и у той немного отлегло от сердца: онинисколько не напоминали турецкий язык.

Желая проверить внезапно мелькнувшую догадку, Лиза сложилапальцы щепотью и медленно перекрестилась, пытливо глядя в грустные карие глаза.Они тотчас вспыхнули, женщина торопливо осенила себя ответным крестом и крепкообняла Лизу, как мать обнимает дочь, воротившуюся после долгой разлуки. Вследза тем женщина сняла свой платок – голова ее, с двумя толстыми косами,уложенными тяжелою короною, была совершенно седая – и ловко завернула Лизу вчерную ткань.

– София. – Женщина ткнула себя в грудь пальцем ивопросительно взглянула в лицо незнакомке.

– Елизавета, – повторила та ее движение. – Я русская…

Лицо Софии приняло при этих словах такое изумленное инедоверчивое выражение, что Лизе стало смешно, будто она назвалась турецкойсултаншею или китайской принцессою. Впрочем, может быть, София просто ничего непоняла?.. Однако тут же из карих глаз хлынули слезы, и София снова приняласьобнимать Лизу, приговаривая столь же непонятно, как и прежде; однако теперьЛиза почему-то смогла угадать, что София за что-то благодарит бога. И в головемелькнула шальная и шаловливая мысль: «Господь бог особенно охотно помогаеттем, кто помогает себе сам!»

* * *

Теперь ей уже ничто не было страшно. Будто в полусне, сиделаверхом на ослике, которого вела в гору простоволосая София. Свершилсяволшебно-тихий переход из дня в сумерки… Зрелище божьего мира опьяняло Лизу,хотя картина его здесь была скупа: узкие полосы пастбищ, клочки полей, повсюдуоливковые деревья. Кругом стояли каменные дубы; только отвесно падающие обрывыбыли защищены от их нашествия.

Во всем здесь чувствовалась властная рука времени. Это онарасщепила стволы олив и скрючила дубы, прочертила глубокие морщины по лику гор,выветрила досуха каменистую землю. Древностью, немыслимой древностью, векамижизни, традиций, преданий веяло все вокруг, словно это и была прародиначеловечества. В голове Лизы не укладывалось несусветное множество лет, отделявшееее от мгновения, когда эта суровая красота впервые явилась взору творца. Однакоменьше всего уместны были здесь слова «седая старина». Эта земля была древняя,но и вечно юная, как свет небесный, как биение самой жизни – мир в началебытия…

Лиза даже не заметила, как ослик добрел до белого низенькогодомика с плоской крышею, внутри которого София засветила тусклую масляную лампуи подала на стол пресный хлеб, козий сыр, оливки и похлебку с фасолью.

Лиза медленно ела, сонно уставясь на тонко округленный бокглиняного кувшина, из которого София наливала ей молоко, когда дверь вдруграспахнулась и в дом вошли низкорослый, кряжистый мужчина в черной куртке ибараньей шапке, по виду крестьянин, и женщина, закутанная в черный плат. Онашагнула было к Софии, но, заметив незнакомку, застыла на пороге.

София, быстро погладив Лизу по голове, словно желаяприободрить, метнулась навстречу новым гостям и торопливо заговорила, очевидно,объясняя появление Лизы в этом доме. Мужчина то и дело перебивал ее короткимигрубыми вопросами, грозя грязным, скрюченным пальцем; женщина молчала, но Лизавсем телом ощущала ее пытливый взгляд.

Разговор Софии и незнакомца становился все горячее, и Лизапоняла, что более не может оставаться безучастным предметом обсуждения этихлюдей.

– Я русская, – тихо молвила она, не надеясь, впрочем, чтокому-то здесь есть до этого дело. – Я бежала с турецкой галеры, из рабства…

Вновь пришедшие переглянулись, затем мужчина выступил впереди, пристально глядя из-под насупленных бровей маленькими черными глазками,спросил на ломаном русском языке:

– Пра-во-слав-но? Иисус Крис-тос?

Лиза ударила себя в грудь, истово крестясь:

– Да, да! Помогите мне, ради господа бога! Я хочу вернутьсяв Россию!

– Ты хочешь в Россию? – переспросила незнакомая женщина,забавно выговаривая русские слова. – Это далеко. Это опасно. Здесь Греция.Остров Скирос. В Греции османы. Ты можешь снова попасть к ним.

– Османы?! – Лиза поникла на лавке. – Да где их нету, проклятущих?

– Не бойся. В нашем селении их сейчас нет. Но тебе не стоитздесь оставаться; они часто наведываются сюда. Сегодня ночью уходит фелука…идет в Италию. Там будут русские. Они пробираются домой. Хочешь присоединитьсяк ним?

– Хлоя! – предостерегающе воскликнул мужчина, но Лиза недала ему договорить.

– Да! Хочу! Конечно! – страстно воскликнула она, подскочив кженщине и обняв ее так жарко, что покрывало соскользнуло с ее лица, открывпрелестные молодые черты, до такой степени схожие с чертами Софии, что Лиза, неверя своим глазам, оглянулась и встретила ласковую, понимающую улыбку старойженщины, таящую в себе и глубокую печаль.