Я растерянно кивнула. Дело в том, что в нашейквартире в Москве начался ремонт. Мы специально ждали лета, чтобы начатьобустройство. Вообще, в нашей семье много народа. Во-первых, моя лучшая подругаКатя, ее сыновья Кирюша и Сережа, жена последнего Юля, Лизавета и я, ЕвлампияРоманова. Каким образом мы все оказались вместе, рассказывать тут не стану, ноповерьте, дружба соединила нас крепче, чем иных людей родство[2].Квартира наша, объединенная из двух, тихо ветшала, но мы старательно незамечали пятен на обоях и постоянно отлетающего кафеля. Но когда Кирюше на кроватьрухнул увесистый кусок штукатурки, а на следующий день сломалась оконная рама вкухне, стало понятно, что откладывать ремонт более нельзя.

Мы с Катюшей рассчитали все замечательно.Сережка и Юля в июне уедут к приятелям в Крым, в июле им предстоят командировки,скорей всего, что и август пройдет в разъездах. Катюша, она у нас кандидатмедицинских наук, хирург, отправилась на три летних месяца в клинику города Юм,штат Пенсильвания, это в Америке. Катерину часто зовут «на гастроли», а она неотказывается, желая побольше заработать. Я с Кирюшей, Лизаветой и животнымивыехала на дачу. На семейном совете мы решили, как «белые люди», нанятьпрораба, который стал руководить процессом ремонта, избавив хозяев отмучительных переговоров с рабочими. Все шло точно по плану… И вот теперь нам сживотными просто некуда деваться, в квартире крушат стены и выламывают дверныепроемы, а дача лежит в руинах.

– Совсем негде? – настаивал ГлебЛукич.

Я рассказала ему о ремонте. Пару секундЛарионов молча смотрел на меня, потом решительно хлопнул ладонью по столешнице.

– Собирайся.

– Куда?

– Поедешь ко мне в дом.

– Нет, это невозможно, – затрясла яголовой.

– Почему?

– Мы совсем незнакомы…

– Ерунда.

– Но животные…

– Плевать, у самих собака…

– Нас очень много!

– В доме больше двадцати комнат, добраяполовина которых пустует.

– Но…

– Послушай, – тихо сказал ГлебЛукич, – как тебя зовут?

– Лампа.

– Имей в виду, когда я говорю, остальныеслушают и соглашаются, ясно? Быстро собирай детей, собак, кошек, кто там у тебяеще, рыбки?

– Нет, жаба Гертруда, – растерянноуточнила я.

– Жабу тоже не бросим, – рассмеялсяЛарионов. – Двигайся, машина ждет.

– Спасибо, мы дойдем.

Глеб Лукич вздохнул:

– Давай шевелись, пакуй шмотки – и в«мерс».

– Наши вещи пропали, собирать нечего.

– Все?

– Да. То, что сейчас на нас, принадлежитРедькиным.

– Ладно, завтра съездишь в магазин икупишь все новое, за мой счет, естественно.

– Мы не нищие, спасибо…

Сказав последнюю фразу, я примолкла: деньги-тотоже остались в доме.

– Лампа, – строго заявил ГлебЛукич, – немедленно в машину! Эй, как вас там, Лампины дети, шагом маршсюда.

Я порысила к «Мерседесу». Все наши привычки икомплексы родом из детства. Меня воспитывала крайне авторитарная мама, желавшаясвоей доченьке только добра. Поэтому все мои детство, юность и большая частьзрелости прошли за ее спиной. Иногда я пыталась отстоять собственное мнение, итогда мамочка каменным тоном приказывала:

– Изволь слушаться, родители плохого непосоветуют.

С тех пор я мигом подчиняюсь тому, ктоповышает на меня голос. Злюсь на себя безумно, но выполняю приказ.

Устроившись на роскошных кожаных подушках,Лиза поинтересовалась:

– А куда нас везут?

– Глеб Лукич пригласил пожить унего, – осторожно пустилась я в объяснения.

– Где?

– В тот дом, что построили возле нас наопушке.

– Так там же безногий карлик! –закричал Кирюша.

Ларионов расхохотался и коротко гуднул.Железные ворота разъехались. «Мерседес» вплыл на участок.

– Историю про карлика, – веселилсяГлеб Лукич, – я слышал в разных вариантах. Сначала говорили про горбуна,потом о больном ДЦП, и вот теперь безногий инвалид, интересно, что вы ещепридумаете? Однако у военных какая-то однобокая фантазия, куда ярче бывыглядела история про негра, содержащего гарем из белых рабынь!

– Извините, – пролепетала я, –Кирюша неудачно пошутил. Эй, Лизавета, спихни Рейчел на пол, она когтямисиденье испортит.

– Не стоит волноваться из-за кускателячьей кожи, – пожал плечами Глеб Лукич и велел: – Выходите, прибыли.

Мы вылезли наружу, я окинула взглядомбезукоризненно вычищенную территорию, клумбы, симпатичные фонарики и… заоралаот ужаса. Прямо посередине изумительно подстриженного газона, на шелковой,нежно-зеленой траве, лежал изуродованный труп девочки-подростка. Ребенокпокоился на спине, разбросав в разные стороны руки и ноги. Снежно-белаяблузочка была залита ярко-красной кровью, но это еще не самое страшное. Горлоребенка представляло собой зияющую рану. Огромные глаза, не мигая, смотрели виюньское небо.

– Мамочка! – прошептал Кирюша июркнул назад в «Мерседес».

От автомобиля послышались булькающие звуки.Лизавета, ухватившись за багажник, не сумела удержать рвущийся наружу завтрак.У меня же просто померкло в глазах, а изо рта вырвался вопль, ей-богу, невсякая сирена издаст такой. Единственным спокойным человеком в этой жуткойситуации остался Глеб Лукич. Он громко сказал:

– Эй, Тина, ты начинаешь повторяться,вчерашняя история с утопленницей выглядела куда более эффектно.

Внезапно труп сел и захихикал.

– Ну, папуля, мог бы и испугаться,кстати, Рада чуть не скончалась, когда на меня сейчас наткнулась. Прикинь, онавызвала милицию, вот лежу, жду, когда подъедут. Не мог бы ты побыстрей уйти вдом, весь кайф сломаешь.

– Прошу любить и жаловать, –усмехнулся Глеб Лукич, – моя младшая дочь Тина.

– Приветик, – весело кивнуладевочка.