– А сумма? – спросил Пуаро.

– Выплачено было не менее двадцати тысяч фунтов.

– Двадцать тысяч! – воскликнул я. – За один год?

– Миссис Феррар была очень богата, – сухо заметил Пуаро, – аза убийство полагается немалая кара.

– Могу я чем-либо еще быть вам полезен? – спросил Хэммонд.

– Благодарю вас, это все, – сказал Пуаро, поднимаясь. –Извините, что побеспокоил вас.

– Нисколько.

Мы распрощались и вышли.

– А теперь о нашем друге Паркере, – сказал Пуаро. – Сдвадцатью тысячами в руках продолжал бы он служить? Je ne pense pas.[38]Конечно, он мог положить деньги на другое имя, но я склонен поверить тому, чтоон нам говорил. Если он мошенник, то мелкий. Без воображения. Тогда у насостаются – Реймонд или… ну… майор Блент.

– Только не Реймонд, – запротестовал я. – Мы же знаем, чтодаже пятьсот фунтов были для него серьезной проблемой.

– По его словам – да.

– Что же касается Гектора Блента…

– Я могу сообщить вам кое-что о милейшем майоре. Я обязаннаводить справки, и я их навел. Так вот, наследство, о котором он упомянул,составляло около двадцати тысяч фунтов. Ну, что вы об этом скажете?

Я был так потрясен, что не сразу нашелся.

– Невозможно! Такой известный человек, как Блент!

– Кто знает? – пожал плечами Пуаро. – Во всяком случае, эточеловек с воображением. Хотя, признаюсь, мне трудно представить себе его в ролишантажиста. Но есть еще возможность, о которой вы ни разу не подумали, мойдруг.

– Какая же?

– Камин. Экройд мог сам уничтожить письмо после вашегоухода.

– Едва ли, – медленно сказал я, – хотя, конечно, неисключено. Он мог передумать.

Мы поравнялись с моим домом, и я, желая доставитьудовольствие Каролине, внезапно решил пригласить Пуаро разделить с нами трапезу.Однако женщинам угодить трудно. Оказалось, что у нас на двоих две бараньиотбивные (прислуга наслаждается требухой с луком). Две же отбивные на троихмогут вызвать замешательство.

Впрочем, Каролину смутить трудно. Не моргнув глазом, онаобъяснила Пуаро, что, невзирая на насмешки доктора Шеппарда, строгопридерживается вегетарианской диеты, разразилась восторженным панегириком вославу земляных орехов (которых никогда не пробовала) и принялась уничтожатьгренки, сопровождая этот процесс едкими замечаниями об опасностях животнойпищи. А лишь с едой было покончено и мы сели у камина покурить, она бездальнейших околичностей набросилась на Пуаро:

– Вы еще не нашли Ральфа Пейтена?

– Где я мог найти его, мадемуазель?

– В Кранчестере, – многозначительно сказала Каролина.

– В Кранчестере? Но почему? – с недоумением спросил Пуаро.

Я объяснил ему – не без ехидства:

– Один из наших частных сыщиков видел вас вчера в автомобилена Кранчестерской дороге.

Пуаро уже оправился от замешательства и весело рассмеялся:

– Ах это! Обычное посещение дантиста. Мой зуб болит. Я еду.Моему зубу становится легче. Я хочу вернуться. Дантист говорит – нет, лучше егоизвлечь. Я спорю, он настаивает. Он побеждает. Этот зуб больше болеть не будет.

Каролина сморщилась от досады, словно проколотый воздушныйшар. Мы заговорили о Ральфе Пейтене.

– Он человек слабохарактерный, но не порочный, – сказал я.

– Да, да, – пробормотал Пуаро, – но где кончаетсяслабохарактерность и…

– Вот именно, – вмешалась Каролина. – Возьмите Джеймса –никакой силы воли. Если бы не я…

– Милая Каролина, – сказал я раздраженно, – нельзя ли непереходить на личности?

– Но ты слаб, Джеймс, – невозмутимо ответила Каролина, – яна восемь лет старше тебя… Ох! Ну ничего, пусть мсье Пуаро знает…

– Я бы никогда не догадался, мадемуазель, – сказал Пуаро,отвешивая галантный поклон.

– …на восемь лет старше и всегда считала своей обязанностьюприсматривать за тобой. При плохом воспитании бог знает что из тебя вышло бы!

– Я мог бы, к примеру, жениться на обаятельной авантюристке,– пробормотал я мечтательно, пуская кольца дыма к потолку.

– Ну если говорить об авантюристках… – Она не договорила.

– Да? – спросил я с некоторым любопытством.

– Ничего, но я могла бы назвать кое-кого, и даже не пришлосьбы ходить особенно далеко. Джеймс утверждает, – она повернулась к Пуаро, – чтовы подозреваете в убийстве кого-то из домашних. Могу сказать только: выошибаетесь!

– Мне было бы весьма неприятно! – вздохнул Пуаро. – Это… каквы говорите? – не моя профессия.

– Насколько мне известны факты, из домашних убить моглитолько Ральф или Флора.

– Но, Каролина…

– Джеймс, не перебивай меня, пожалуйста. Я знаю, что говорю,Паркер встретил ее снаружи. Онне слышал, чтобы дядя ей что-нибудь сказал, – онамогла его уже убить.

– Каролина!

– Я не говорю, что она его убила, Джеймс. Я говорю, что онамогла это сделать. И вообще, хотя Флора из нынешних девиц, которые не уважаютстарших и думают, будто знают все лучше всех, никогда не поверю, что онаспособна убить даже курицу. Но факт остается фактом: у мистера Реймонда, майораБлента, миссис Экройд и даже у этой мисс Рассел (это ей повезло!) есть алиби. Увсех, кроме Ральфа и Флоры! А что бы вы ни говорили, я ни за что не поверю, чтоэто Ральф. Мальчик, которого мы знаем с детства!

Пуаро помолчал, наблюдая за дымком своей сигареты. Потомзаговорил – мягким, вкрадчивым тоном, производившим странное впечатление, такон был не похож на его обычный быстрый говорок.

– Возьмем человека – обыкновенного человека, не помышляющегони о каком убийстве. Но у него слабый характер. Долгое время эта слабость непроявляется – может даже никогда не проявиться, и тогда он сойдет в могилууважаемым членом общества. Но предположим – что-то случилось. У негозатруднения… Или он узнает секрет, от которого зависит чья-то жизнь. Первым егопоползновением будет исполнить свой гражданский долг. И вот тут-то проявитсяэта слабость. Ведь перед ним откроется возможность получить большие деньги. Емунужны деньги, а это так просто! Только молчать. Это начало. Жажда денег всерастет. Ему нужно еще и еще. Он ослеплен блеском золота, опьянен легкостью наживы.Он становится жадным и от жадности теряет чувство меры. Мужчину можно выжиматьдо бесконечности, но не женщину. Потому что женщина всегда стремится сказатьправду. Сколько мужей, изменявших женам, унесли в могилу свой секрет! Сколькожен, обманувших мужей, разбивали свою жизнь, швыряя правду в лицо мужьям!Доведенные до крайности, потеряв голову – о чем они, bien entendu,[39] потомжалеют, – они забывают о чувстве самосохранения и говорят правду, испытываяглубочайшее, хотя и минутное, удовлетворение. Вот что, я думаю, произошло вэтом случае. Нажим был слишком велик и… принес смерть курочке, которая неслазолотые яйца. Но это не конец. Человеку, о коем мы говорим, грозитразоблачение. А это уже не тот человек, каким он был, скажем, год назад. Его моральныепринципы поколеблены. Он загнан, он хватается за любые средства, чтобы избежатьразоблачения. И вот – кинжал наносит удар.