– Андреич, надо бы запривалить! Сказал бы ему! Вымокнут люди!

Калюжный не ответил, обернувшись, он лишь с досадой взглянул на комвзвода, но, проскакав еще некоторое время, сердито встряхнул повода и, вонзившись в лошадиные бока, быстро ушел вперед.

Он уже пристроился было к крупу кругловской лошади, когда та, будто испугавшись, резко сиганула вправо, едва не задев широкий ствол могучего кедра, и вновь оторвалась от проскакавшего мимо Калюжного. Вынужденный сделать по лесу широкую дугу, тот смахнул влагу с лица и остервенело бросился вдогонку.

Неожиданно расстояние между ними стало быстро сокращаться – Круглов осаживал лошадь. Калюжный понял это не сразу и, когда комэск вдруг с силой натянул повода, едва не столкнулся с ним. Лошадь Калюжного с громким ржанием поднялась на дыбы, отчаянно помесила воздух копытами и, опустившись, уткнулась мордой в командирское седло.

– Ты что! – задохнулся от отчаяния Павел. Он хотел выругаться, но от возмущения слова не находились…

Круглов повернулся, глянул отчего-то на его грязный сапог, нервно дергавшийся в стремени, провел взглядом по шинели, оглядел набухшую от влаги фуражку и, наконец, уставился на мокрое, перекошенное лицо зама. Калюжному показалось даже, что Круглов только сейчас начинает понимать, что идет дождь: прищурясь от забарабанивших по лицу капелей, он поднял глаза к небу, вытянул перед собой руку и, словно не веря себе, развернул ладонь кверху…

– Собери людей, – тихо произнес он. Лицо Павла, не сводившего с него глаз, вдруг медленно вытянулось: за спиной комэска высилась укрытая лесом скала, похожая на каменную церквушку – с гранитным куполком и широким, как козырек, уступом внизу, нависавшим над широкой темной нишей. Все казавшееся безумным упрямством командира вдруг стало понятным – он вел людей к укрытию…

– Хорошо, – смущенно выдавил Павел.

* * *

Прохаживаясь под каменным козырьком, Круглов, пока отряд спешивался, задумчиво, время от времени опуская глаза, поглядывал исподлобья на копошившихся под дождем людей. Рядом терпеливо ожидали команд Прокопенко и Калюжный. Когда последний из бойцов торопливо вбежал под своды ниши, и мокрые, все еще разгоряченные гонкой чекисты стали окружать командиров, Григорий повел взглядом по лицам и, выдержав паузу, негромко, по-военному отрывисто объявил:

– Так, значит, товарищи чекисты… Отсюда до Собачьей горы версты три. Аккурат под ней Гнилуха сворачивает в нашу сторону. Пыреев наверняка уже там, у поворота; но идти сейчас к ним, не зная обстановки, нельзя. И медлить недозволительно, матросы-папиросы – скоро стемнеет! Посему, пойдут к Пырееву двое – я и еще кто-нибудь. Оценим ситуацию и уж тогда видно будет, что делать… – Он вновь скользнул глазами по лицам. – Кто со мной?

– Можно мне? – послышался одинокий голос из-за спин. Бойцы расступились, в круг вышел Васильев.

Круглов устало, краями губ улыбнулся:

– Тебе можно, матросы-папиросы… – Улыбка исчезла. – Остальным переодеться в сухое – если у кого оно есть – и ждать… Но костра не жечь – дыму в сырости много – заметят. Старшим за меня – Калюжный. Все. Разойдись…

Все разошлись. Круглов, отведя командиров под козырек ниши, еще коротко посовещался с ними, кивком подозвал Васильева и, повернувшись, вышел под дождь.

Ливень, казалось, стал стихать. Он все еще лупил по мокрой земле, но уже не так шумно и яростно, как прежде. Внутри каменной ниши было сухо, уютно и даже как будто бы теплее от присутствия в ней десятка людей. Но через некоторое время, уже успокоившись и поостыв от сумасшедшего бега, все почувствовали озноб. Бойцы дружно, возбужденно копошась, посбрасывали шинели, разделись донага и, весело подтрунивая друг над другом, принялись выжимать сырую одежду. Уже переодевшись в полусухое белье, извлеченное из изрядно промокших вещмешков, расселись в кучки и неторопливо, поеживаясь, стали раскуривать отсыревшую махру.

Калюжный, не выносивший запаха табака, отошел ближе к свежему воздуху и, прохаживаясь под козырьком, стал невольно прислушиваться к негромкому разговору ближайшей группы сидевших спиной к спине бойцов.

– Что-то, однако, не весел наш «Матросы-папиросы», – послышался молодой голос. – Думает много. Явно нескладно получилось, с офицером-то…

– Командир и должен думать, дурья башка! – возразил ему другой голос, в котором Калюжный узнал голос отрядного «повара» Петра Корчемного. – Чай, не в шашки играем! Сам видел там, на берегу… Твой офицерик-то чуть башку Прокопенко не разнес, а ты туда же – «нескладно получилось»…

– А он ничего вроде, командир… – сказал, выпуская изо рта дым, сидевший ближе всех чекист. – Ловко к берегу вывел, верст пять, наверное, окрючил.

– Окрючил, да чуть не окачурил, – вновь послышался молодой голос из середины кучки. – Так неслись – думал, убьюсь!

– Зато сейчас у самой горы сидим, в сухости, – заметил чей-то голос. – Потому и нашли его для этого дела – местный, он завсегда лучше…

– Это уж точно, – сказал Корчемный.

Калюжный повернулся, поискал глазами «повара», заставив бойцов насторожиться. Они смолкли и разом посмотрели на начальника. Тот, словно уличенный в чем-то неприличном, смутился и, не зная зачем, сделал вид, что прислушивается к лесу. Стихшая кучка также стала прислушиваться. Но ничего, кроме шуршащего по мху дождя, слышно не было.

– Не слыхать ничего… вроде, – неуверенно произнес голос.

– Показалось, похоже, – согласился Корчемный.

* * *

Круглов и неотступно скакавший за ним Васильев к месту встречи с разведчиками подошли, когда дождь уже прошел. Было тихо, сумрачно; лишь глухой звук капели с умытой хвои да редкий треск сушняка под копытами лошадей нарушали зачарованную тишину вечернего леса.

Каким-то особым чутьем Круглов, не плутая, сразу вышел на тоскливо мнущихся в кустах лошадей. Григорий тихо свистнул. Из кустов, раскинувшихся поодаль, у самой опушки, раздался ответный свист и три физиономии – сначала Пыреева, а за ним и двух его напарников, показались и тут же скрылись. Круглов слез с лошади, передал повод бойцу и, показав жестом, чтобы тот оставался на месте, бесшумно прошел к ним.

– Что здесь у вас? – спросил он тихо, опускаясь под куст рядом с потеснившимся Пыреевым. Он осмотрел журчащую рядом Гнилуху и перевел взгляд на высящуюся справа гору. – На тропе тихо было?

– На тропе-то тихо. А ты свернул, что ли?

Круглов кивнул:

– На всякий случай обошел.

– Я так и думал…

– Ну а здесь как?

– Здесь-то тихо, – сказал Свяцов и кивнул в сторону горы: – А вот там…

– Где там? – насторожился Круглов.

– На заимке, с обратной стороны горы… – вставил Петрушин и испуганно, словно сказал что-то лишнее, взглянул на Пыреева.

Круглов посмотрел в глаза друга:

– Ты что же, на заимку ходил, матросы-папиросы? – изменившись в лице, спросил он.

Пыреев замялся:

– Не гневись, Григорий Михайлович, ходил. Чего, думаю, время зря терять, все равно ведь кому-то идти надо…

– Дурак! –