день изводиться. Но она слишком боялась сделать шаг за порог.

На следующий день Такаси приготовил на обед рисовую кашу. У Мисаки почти не осталось зубов, и она больше не ела ничего твердого.

Брат кормил ее с ложечки. Девушка честно пересилила себя и немного поела, но вкуса не почувствовала. Все ее мысли витали совершенно в ином месте.

– Последний день, – пробурчал Такаси. Мисаки ничего не ответила. Сделала вид, что не расслышала, и продолжила жевать кашу. – Точно не поедешь?

Девушка не раскрыла рта.

– Если хочется, то лучше сходить! Жалеть же будешь.

«Знаю я! Но боюсь. Мне страшно показаться Харуто. А вдруг у него при виде меня застынет лицо? Даже представить страшно…»

– Да ну… – Мисаки отвернулась и натянула одеяло до самого носа. Если сейчас уснет, то, когда проснется, выставка уже закончится. И думать не надо…

– Ступай, – повелел ей в спину Такаси. – Ну? Мисаки, сходи!

Однако сестра к нему так и не повернулась. Ничего не сказала.

– Харуто же хочет, чтобы ты посмотрела его снимки? Наверняка расстроится, если ты не придешь. И сама жалеть будешь. Ступай.

– Не пойду. – Мисаки помотала головой.

Не надо. Достаточно. Достаточно голоса. Достаточно и того, что Мисаки знает, как он старается…

– Рано сдаваться, – грустно прошептал брат. – Не хочу видеть, как ты отчаялась раньше времени… – Его голос дрожал. – Мисаки, тебе и так пришлось почти от всего отказаться. От любимой работы, от мечты, от счастливого замужества. Тебе так горько пришлось. Так обидно. Я знаю, ты много раз проклинала все на свете и думала: ну почему я?

Его слова укололи Мисаки в самое сердце. Девушка зажмурилась и поджала губы.

А брат присел на краешек постели и нежно ее погладил:

– Ты молодец. Ты такая молодец, Мисаки… Не отпускай хотя бы то, что тебе дороже всего.

Девушка свернулась клубочком, как ребенок, и дрожала. Горячие слезы с переносицы капали на подушку.

– Мисаки, сходи.

– Но… я же не могу показаться Харуто в таком виде. Он смеяться будет…

Ему станет противно. Мисаки пугала мысль, что он может от нее отвернуться.

– Не переживай, – тепло сказал брат. – Пусть только попробует усмехнуться, я из него всю дурь выбью. Так что не переживай и иди.

Мисаки повернулась к Такаси, и тот улыбнулся и кивнул:

– Не переживай. И верь в Харуто.

В сердце девушки зажегся крохотный огонек. Он разгорался все ярче и заставил Мисаки пошевелиться. Все ее существо содрогнулось от желания увидеть Харуто. Девушка вспомнила голос. Низковатый и такой ясный. Как он сказал ей: «Прелесть». Вспомнила его улыбку. Как он смеялся, прищурившись и немного сморщившись. И вспомнила тепло.

«Хочу прикоснуться к его доброте… Еще один разок!»

В руках почти не осталось сил, но Мисаки заставила себя присесть. Истончившиеся до состояния веточек руки дрожали, и она чувствовала, что не выдерживает собственный вес. Но девушка все равно бросила все силы на то, чтобы встать. Брат хотел помочь, но Мисаки упрямо покачала головой. Она хотела встать сама. И собственными ногами пойти к Харуто.

Мисаки взяла в руки зеркало. Она уже давненько не видела своего лица. После того как выпали зубы, оно еще больше увяло. Ни тени той, прежней, здоровой Мисаки.

«Какая же я уродина…»

Девушка сжала губы, чтобы не заплакать. И открыла косметичку, к которой столько времени не притрагивалась.

Она знала, что не исправит положение. Но она собралась встретиться с Харуто – значит, надо постараться. Стать хоть чуточку красивее.

Мисаки вложила в макияж всю душу. Нанесла тональный крем, нарисовала брови на месте своих, поредевших. Над губами она думала дольше всего и в итоге покрасила в бледно-розовый, как лепестки сакуры. Каждое движение она молилась, чтобы все вышло как надо.

Пока работала в салоне, она делала в том числе и макияж. Кто-то после них шел на свидание, кто-то – признаваться в любви. Через нее прошло много людей. Тогда она болела за каждого из них, и теперь эти чувства воскресли. Она бросила все силы, чтобы сделать лицо в зеркале красивым. Преобразить его так, чтобы самой понравилось. Об этом она и молилась.

Мисаки, стоя возле зеркала, вспоминала всю прошлую жизнь.

Кажется, стало чуточку получше.

Чтобы спрятать поседевшие волосы, девушка надела розовую вязаную шапочку.

– Тебя проводить?

– Не надо. Поеду сама.

– Но…

– Хочу сама.

– Ладно. Но если что – сразу звони, ладно?

– Вот пристал! – улыбнулась Мисаки. – До скорого!

Все время, пока она ехала на такси в галерею, сердце колотилось как бешеное. Ее как будто оплело толстой веревкой из мыслей о том, что скоро она встретится с Харуто и что он увидит, какой она стала. Девушка сжала руки в белых перчатках в кулаки. Снова, как в прежние времена, принялась читать мантру:

«Все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо».

Она вышла из машины неподалеку от зала и пошла по вечернему кварталу. Как ее видят прохожие? Может, им противно? Или бабуля бабулей? Никому не придет в голову, что ей только двадцать четыре…

Помогая себе тростью, Мисаки медленно шла вперед. К счастью, сегодня она чувствовала себя нормально. Ни температуры, ни ломоты в теле. Пусть шла она медленно, но все же значительно бодрее, чем обычно.

Наконец девушка, затаив дыхание, добралась до галереи. На двери висел плакат: «Время и пространство XXI века». В списке участников выставки значился и Харуто Асакура. У Мисаки, когда она прочла его имя, сердце забилось сильнее. Она глубоко вздохнула, собралась с духом и открыла дверь.

Зал оказался небольшой. Его разбивали на отдельные коридоры перегородки, которые задавали посетителям правильный маршрут.

Мисаки оглянулась в поисках Харуто. Но не нашла его. Девушке чуть-чуть полегчало. Она зарегистрировалась и заплатила за вход, а потом принялась по порядку разглядывать представленные работы.

Сперва обошла секцию основных трех фотографов. Потом настала очередь Харуто. Девушка сильнее сжала трость и неспешно побрела дальше.

На стене висели монохромные снимки.

Несколько самых обыденных пейзажей.

Но у Мисаки при виде них полились слезы.

Все эти места она знала. Когда-то этими видами она любовалась с Харуто.

Сакура из Ёцуи, место их первого свидания. Ресторан в Сибуе. И даже бывший салон Мисаки, «Пенни-лейн». Набережная Сумиды, куда они выбирались летом, и та улочка между высотками, с которой они смотрели на фейерверки. Юигахама, где он сделал ей предложение. Все снимки – зимние, но Мисаки тут же узнавала каждое место.

«Может… посмотришь как-нибудь мои фотографии? – вновь услышала она голос Харуто. – Мне еще надо многому научиться и хорошенько отточить свои навыки. Вот когда