Узнав от Егорушки, что янтарь в чрезвычайной моде воФранции, Маша пожелала остановиться в ближней деревушке, жители которойпромышляли изготовлением и продажею изделий из сего минерала, и более чемзадешево накупила ожерелий, серег, браслетов, винных кубков из янтаря, кактемного, почти черного, так и медово-желтого и даже рубиново-красного.

Егорушка и тут сгодился. Он объяснил Маше, что просвечивающийянтарь (бастард), особенно если в светлой массе его заключены какие-нибудьдревние насекомые, по цене считается дороже прозрачного и непрозрачного нацелую треть, и помог несведущей своей спутнице выбрать наилучшие вещи избогатого собрания янтарей, которое представила им пожилая курносая немка вчепчике, владелица лавочки. Егорушка сразил ее глубиною знаний, поведав, чтовычитал у Плиния [41], будто римлянам был известен способ окраски янтаря вкрасный цвет и такой окрашенный янтарь ценился у них на вес золота.

Маша подивилась Егорушкиной осведомленности и узнала, что уего отца было имение в Лифляндии, невдалеке от Риги, на побережье, так чтопоиски янтаря в балтийских дюнах и волнах были любимейшим развлечениемЕгорушкина детства. Вслед за этим, конечно, последовало длиннейшееповествование о семье Егора Петровича, о генеалогическом древе графовКомаровских, предки коих, носившие тогда имя простое – Комары, едва ли не былис Олегом, когда он прибивал свой щит на вратах Цареграда [42]; узнала Маша оботце, матери, трех сестрах и трех братьях Егорушки, его любимых племянниках иплемянницах, санкт-петербургском и московских домах, о владимирском и тверскомимениях – вообще все, что составляло жизнь молодого графа, сделалось ей ведомо,вплоть до того, что он с младенчества был сговорен с некоей особою, да вот беда– никаких признаков взаимной сердечной склонности меж ними не существовалоотродясь!

Неведомо, заметил ли Егорушка легкое облачко, затмившее челоМарии Валерьяновны при сем известии, однако же он не позволил себе ни единоговопроса о том, почему и отчего так странно сложилась совместная жизньмолодоженов Корф, расставшихся почти на два года через день после венчания.Конечно, Егорушка чуял что-то неладное, и душа его рвалась между только чтозародившейся симпатией к прелестной баронессе и давним восторгом, которыйвызвал в его душе барон. Маше пришлось вновь выслушать сагу о сраженияхбригадира Корфа со злодейским самозванцем Пугачом, однако всего более поразилоее, что Корфа, оказывается, любили друзья и знакомые вовсе не за его лихуювоинственность, а прежде всего за мягкость и человеколюбие, ставшие вминистерстве иностранных дел притчею во языцех.

Маша сделала большие глаза, услышав сию новость, и Егорушказапальчиво возразил, что ему, мол, доподлинно известно, будто Корф был стольдобр, что с трудом мог решиться прогнать пьяного лакея – не то что отправитьего отведывать плетей в холодную! «Так я для него значу менее пьяного лакея?!»– подумала Маша, и слезы невольно набежали на ее глаза, однако тут же высохли:наконец-то закралось ей в душу сомнение – а правильно ли поступила она, непоследовав совету отца-матери и не поставив мужа в известность о своемнамерении его посетить?.. Бог знает, каковы его планы относительно ихсовместной жизни. Не будет ли он ненужно оскорблен незваным визитом жены, незатруднит ли Маша себе самой осуществление замысла своего – расстаться сбароном без шума и скандалов? Опять же, первая – внезапная! – встреча неминуемопроизойдет у супругов в присутствии любезного Егорушки, который, конечно же, неупустит возможности сдать свою попутчицу с рук на руки барону в надеждезаслужить его высокочтимое одобрение (тут Маша с трудом подавила приступнервического хохота), и, явившись нежданно-негаданно, она сама поставит себя вдурацкое положение. А потому в Данциге, где путники сделали дневную остановку,Машенька сочинила письмо следующего содержания:

«Милостивый государь! Покорно исполняя соизволение Ваше, досих пор оставаясь жить в вотчинном имении, я ныне осмелилась пойти противуприказа Вашего, опасаясь за судьбу нашего брака, а посему спешу уведомить Вас,что в скором времени приеду в Париж и там буду иметь честь покорно ожидатьВашего приговора своей судьбе.

Остаюсь Вашей покорной супругою – Мария Корф.

Писано 17 мая сего года в городе Данциге, Пруссия».

Машенька отродясь не была сильна в эпистолярном жанре, апоэтому, заключив свои растрепанные чувства в сию сжатую фразу, преисполниласьвосторга, сравнимого разве с восторгом графомана, накропавшего свое первоесочинение – и еще не получившего презрительной отповеди издателя. Письмо сиеказалось ей верхом краткости, изящества стиля и достоинства, а потому онапоспешила отправить его с первою же почтою в Париж и еще несколько дней то идело возвращалась мыслями к сему выдающемуся произведению и повторяла егонаизусть едва ли не чаще, чем «Отче наш». Этот детский творческий восторгсовершенно затуманил ей голову и не дал подумать о возможной реакции барона… авпрочем, задумайся о ней Маша, она совсем бы пала духом! А пока она весьмаоживилась, приободрилась и с радостью предалась вместе с Егорушкою созерцаниюпримечательностей в пути.

* * *

Еще во Франкфурте до путешественников дошли слухи, будтовпереди на дороге пошаливают. Мол, разбойники разбили почту, зарезалипочтальона и забрали несколько тысяч талеров, а письма выбросили в реку.

Первым впечатлением Маши, конечно, был ужас, а вторым –горячая надежда, что в сей злополучной пачке было и ее послание. Она втихомолкумолилась об этом весь последующий день, пока карета не остановилась у небольшойкорчмы, ворота которой были украшены надписью красными буквами. Егорушкапроворно сбегал прочитать, а потом сконфуженно объявил, что сие –предупреждение для всех приезжающих, чтобы они берегли свои чемоданы и сундуки,находящиеся сзади карет, ибо в округе завелись конные и пешие разбойники.