— Я его не оставил, просто хочу призвать Знак Логруса ибоюсь, они не поладят. Я сам немного беспокоюсь, как пойдет у меня с Логрусомтеперь, когда я настроен на Образ более высокого порядка.

— Мне, наверное, стоит убраться подальше, а к тебевернуться позднее.

— Нет, останься. Если что пойдет не так, попробуй менявыручить.

Я призвал знак Логруса. Он повис передо мной. Ничего дурногоне произошло. Я частично переключил внимание на Камень и увидел сквозь негоЛогрус под несколько иным углом. Занятно. Однако вполне безболезненно.

Я мысленно вернулся в свои глазницы, просунул руки вотростки Логруса, пошарил.

Меньше чем через минуту предо мной стояли тарелка соладьями, порция сосисок, чашка кофе и стакан апельсинового сока.

— Я бы все доставил куда быстрее, — заметилПризрак.

— Не сомневаюсь. Просто проверяю, работает ли.

Я жевал и думал, что в каком порядке делать. Доел, отправилтарелки обратно, снял с валуна Камень, повесил на шею и встал.

— Ладно, Призрак. Пора возвращаться в Амбер, —сказал я.

Он увеличился, открылся и снизился, чтобы я мог пройти взолотую арку. Я шагнул вперед…

…и в комнату.

— Спасибо.

— Не за что, папа. Слушай, у меня вопрос: когда тыпотребовал завтрак, не заметил ли ты чего-нибудь странного в поведении Логруса?

— То есть? — спросил я, подходя к рукомойнику.

— Начнем с телесных ощущений. Как он, по-твоему…упирался?

— Я бы такого слова не употребил, — сказаля, — но вообще-то, когда я его отпустил, он исчез не сразу. А что?

— Так, возникли некоторые соображения. Ты ведь можешьколдовать и с помощью Образа?

— Да, но с Логрусом мне сподручнее.

— Попробуй при случае испытать обоих и сравнить.

— Зачем?

— У меня возникли кое-какие предчувствия. Расскажу, кактолько проверю.

Призрак исчез.

Я выругался и умылся.

Когда я выглянул в окно, там кружился снег. Я выдвинул ящикстола, нашел ключ. Кое-что надо было сделать незамедлительно.

Я вышел в коридор, но после первых же нескольких шагов меняостановил звук. Я постоял, потом двинулся мимо лестницы. Звук нарастал. К томувремени как я добрался до длинного коридора, идущего мимо библиотеки, сталоясно, что вернулся Рэндом. Никто другой не умеет так барабанить — да никто и непосмел бы коснуться королевских барабанов, даже если б умел.

Я миновал приоткрытую дверь в конце коридора и повернулнаправо. Моим первым движением было войти, отдать Камень Правосудия иобъяснить, что произошло. Однако я вспомнил слова Флоры: честность, прямота иоткрытость тут до добра не доведут. Мне не хотелось верить, что это — общееправило, однако сейчас честность и прямота вынудили бы меня долго и нуднообъясняться, в то время как я хотел бы заняться совсем иным: мало того, оченьможет быть, что Рэндом запретил бы мне этим заниматься.

Я дошел до дальнего входа в столовую, заглянул внутрь. Пусто.Справа, насколько я помнил, панель отодвигается. Стена между библиотекой истоловой полая, а на ней — не то веревочная лестница, не то крючки, по которымможно добраться до потайного входа на библиотечную галерею. Если мне память неизменяет, там же можно спуститься по винтовой лестнице в пещеру. Я надеялся,что эти сведения мне не понадобятся, но уже достаточно проникся семейным духом,чтобы меня потянуло подслушивать и подглядывать, тем более что, судя поприглушенным голосам из полуоткрытой двери, Рэндом был в библиотеке не один.Если знание и вправду сила, то лишним оно не окажется, особенно в моем уязвимомположении.

Панель легко отодвинулась, я посветил внутрь волшебнымсветом и одним махом запрыгнул сам. Довольно быстро вскарабкался по стене, медленнои тихо отодвинул следующую панель — спасибо, кто-то поставил перед нею большоекресло. Я мог, оставаясь невидимым, смотреть из-за правого подлокотника всеверный угол комнаты.

Играл действительно Рэндом, а Мартин, весь в коже иметаллических цепочках, сидел перед ним и слушал.

Рэндом вытворял нечто невиданное. Он играл пятью палочками —держал по одной в руках, под мышками и в зубах. По ходу игры он перекладывалих: изо рта — под мышку, из-под мышки — в правую руку, из нее — в левую, излевой руки — под мышку, а оттуда — в зубы. И ни разу не сбился с ритма.

Эго завораживало. Я смотрел, пока он не перебрал все. Старыекоролевские ударные меньше всего напоминали пластиково-люминесцентную мечтуджаз-рокмена: тарелки размером с боевые щиты, куча тамтамов и пара большихбарабанов, освещенные, словно Корал в кольце огня. Они были сделаны до того,как малые барабаны стали тонкими и нервными, большие — съежились, а тарелкигипертрофировались и начали гудеть.

— Никогда такого не видел, — сказал Мартин.

Рэндом пожал плечами:

— Валяю дурака помаленьку. Научился у Фредди Мура втридцатых, в Виктории, когда он играл с Артом Ходсом и Максом Камински. Аможет, и не там. Не помню. Это еще была эстрада, никаких тебе микрофонов, иплохой свет. Приходилось напяливать на себя черт-те что или откалывать такиевот штучки, чтоб народ ходил слушать.

— Жалко, что им приходилось так выделиваться передтолпой.

— Ага, вы никогда не рядились черт-те во что и нешвыряли в толпу инструментов.

Наступило молчание. Мартинова лица я не видел.

— Я не о том, — наконец произнес Мартин.

— И я не о том, — отозвался Рэндом. Он бросил трипалочки на пол и заиграл снова.

Я прислонился к стене и стал слушать. Через какое-то время явздрогнул, услышав саксофонное соло, и выглянул.

Играл Мартин — стоя по-прежнему спиной ко мне. Видимо,саксофон лежал прежде за стулом. Мелодия отдавала Риччи Колем, я даже удивился,как мне нравится. И чем больше мне нравилось, тем сильнее я чувствовал себялишним. Поэтому я тихонько отодвинул панель, пролез внутрь и задвинул ее снова.Спустился, выбрался в столовую и решил выйти в другую дверь, чтобы не проходитьмимо входа в библиотеку. Музыка еще слышалась, и я пожалел, что не умею, какМандор, заключать ее в самоцветы. Впрочем, не знаю, как бы Камню Правосудияпонравилось нести в себе «Блюз дикаря».[11]